Болото казалось бесконечным. Впрочем, иногда Чосон[50] вообще казался Киёмасе одним большим болотом. Ноги по колено вязли в грязи, но останавливаться было нельзя. Сейчас от них зависело слишком многое.

Киёмаса видел, что путь дается господину Кобаякаве не легко. Даже сам Киёмаса в свои неполные тридцать шесть изрядно устал и выдохся. Но тот ничем не показывал своей усталости и ни на шаг не отставал. Только капельки блестели на его побелевших усах.

Кобаякава Такакагэ наотрез отказался отступать. И согласился лишь на условии, что он останется прикрывать отступление. И задержит врагов, сколько продержится, давая возможность остальной армии уйти подальше.

«Я покажу, как нужно сражаться. Есть кто-нибудь, кто хочет составить мне компанию?»

И Киёмаса шагнул вперед.

…Даже если им суждено сгинуть в этой грязи – оно того стоило. Войско Мин[51], приняв их за основные отступающие силы, послушно шло в расставленную ловушку.

Наконец – сухой пригорок с редкими, торчащими из земли кривыми деревьями. А внизу расстилалась пелена тумана, из которой вот-вот должны показаться наконечники вражеских копий.

– Ну что, генерал Като, как думаешь, сколько их там? – Белые усы вздрагивают, скрывая усмешку.

– Думаю, тысяч семьдесят, не меньше.

– Хорошо. Морозь это проклятое болото. Сейчас я тебе покажу, как правильно готовить темпуру.

Киёмаса остановился, некоторое время постоял, всматриваясь в солнечные блики на своем мече, затем убрал его в ножны. И оглянулся. Иэясу стоял неподалеку и внимательно за ним наблюдал.

– Ну и как?

– Ты в очень хорошей форме. – Иэясу шагнул вперед. – Ты закончил? Обряд начнется через два часа. Думаю, тебе следует пойти переодеться.

Хм… Киёмаса бросил на Иэясу неодобрительный взгляд. А сам он, он что, не собирается менять свою куцую одежонку на что-то более соответствующее торжественному событию? И хочет предстать перед его светлостью в таком затрапезном виде? Киёмаса было уже открыл рот, чтобы высказать свое возмущение, но потом вспомнил. Его светлость не хочет видеть Иэясу. Значит, на самом обряде Токугава присутствовать не будет. Но… а если господин Хидэёси все-таки захочет?..

Киёмаса покачал головой. Ладно, его это все не касается. Он сам приготовился как следует. Парадное камисимо[52] со вчерашнего вечера лежало расправленное в его комнате, мечи, большой и малый, тоже были при нем. Не может он, Като Киёмаса, встречать его светлость без мечей. Ведь ему даровано право носить оба меча даже в замке.

– Я скоро. – Киёмаса направился к двери, но на пороге оглянулся. – Все пройдет хорошо? – с волнением в голосе спросил он.

– Да, не сомневайся, – Иэясу кивнул и двинулся вслед за ним.

Что может быть мучительнее ожидания? Киёмасе казалось, что он стоит на коленях перед широким постаментом с прозрачным занавесом целую вечность. Ему виден был лишь смутный силуэт в сумраке храма, освещенного только светом горящих свечей.

Настоятель самозабвенно молился. Киёмаса перечитал три раза Священную Сутру и теперь просто тихо, шепотом разговаривал с его светлостью, не получая ответа.

Его не слышат? Или просто не хотят разговаривать? Он плохо помнил, что и как он слышал и чувствовал, когда был ками. И здесь, в этих стенах, на несколько мгновений эти чувства вернулись, и он опять слился с окружающим его миром. Но тут же, испугавшись, «вернулся» обратно в привычное состояние. Нет. Это его светлость возвращается из мира духов в мир живых, здесь и именно здесь они увидят и услышат друг друга.

…Долго еще? Ему показалось или там, за мутной пеленой, какое-то движение? Киёмаса поднял голову и замер, боясь пропустить что-то очень важное. И не зря. Потому что между плотными складками занавеса показалась рука. Пальцы на руке были растопырены, ощупывая воздух вокруг, а потом сжались в кулак на прозрачной плотной ткани. И занавес скользнул в сторону.

Киёмаса открыл рот, чтобы сказать слова приветствия, но так и замер с отвисшей челюстью.

На постаменте стоял, выпрямившись во весь рост, совсем юный мальчик. Мальчик подошел к краю постамента и уселся на него, свесив ноги вниз.

Нет, не мальчик. Невысокого роста юноша, худой и с торчащими во все стороны волосами. Узкие губы его кривились в какой-то странной гримасе.

– Уважаемый господин… – Настоятель, похоже, тоже оказался весьма удивлен увиденным, но, взяв себя в руки, начал приветственную речь. Но закончить ее не успел.

– Все пошли вон, – громко проговорил юноша и нетерпеливо дернул ногой. И добавил через пару мгновений: – Вон, я сказал! Кроме тебя, Киёмаса. Ты останься.

Настоятель повиновался мгновенно, быстрыми шагами покинув храм. Но люди, суетившиеся вокруг волшебной машины, создающей тела, замешкались, переглядываясь. Киёмаса нахмурился и грозно посмотрел на них. И они, тихо перешептываясь, тоже вышли.

Киёмаса никогда не видел своего господина молодым. Он был младше на двадцать пять лет, и, когда пришел на службу, сам еще будучи мальчишкой, тот был уже взрослым солидным мужчиной.

Юноша, который сидел перед ним сейчас, ничем не был похож на его светлость, каким запомнил его Киёмаса. Даже с господином Хидэёри было только неуловимое отдаленное сходство – молодой господин пошел в мать и больше всего был похож на своего двоюродного деда Оду Нобунагу. Даже Иэясу признавал, что у господина Хидэёри блестящее будущее…

…Но голос, голос его светлости, Киёмаса не перепутал бы ни с чем. Все слова, которые он готовил, застряли у него в горле. Он просто стоял на коленях, подняв голову вверх и таращась на господина во все глаза, из которых текли слезы радости.

А его светлость тем временем соскочил с постамента и, искоса глядя на Киёмасу, пошел к нему. А приблизившись вплотную, сильно и резко ударил его пяткой в лицо.

– Предатель, – выплюнул он.

Киёмаса опустил голову. И тут же получил еще один удар.

– Предатель. Токугавская подстилка. Ничтожество. Продажная девка! – Каждое из этих слов сопровождалось ударом и ранило сердце Киёмасы больнее самого острого меча.

– Что молчишь? Отвечай! Как тебе совести хватило, мразь? Мое тело уже остыло, когда ты ринулся лизать пятки Иэясу? Или еще нет? Отвечай, скотина! – Удар ногой обрушился Киёмасе на голову, чуть выше уха. Такой сильный, что он даже на мгновенье оглох.