– А-а-а-а! – заорал господин Хидэёси и запрыгал на одной ноге. – Твоя тупая деревянная башка! Я ногу отбил!

– Ваша светлость! – Киёмаса, едва не задохнувшись от ужаса, вскочил, но тут же снова упал на колени, протягивая руки к поврежденной конечности господина.

– Что орешь? У тебя шкура, как у быка!

– Простите, простите, господин. – Киёмаса выпрямился, срывая с пояса ножны с большим мечом, и обеими руками протянул их господину Хидэёси.

– А, вот так лучше. – Тот схватил меч двумя руками и, замахнувшись, опустил на спину Киёмасы. – Я уже говорил, что ты грязный шелудивый пес?

– Нет, мой господин.

– Пес. Готовый вилять хвостом за кусок тухлого мяса. – На этот раз удар пришелся по шее. Что-то хрустнуло, но, похоже, это все-таки были ножны. – Нет, ты ответь: как ты посмел?!

Киёмаса закрыл глаза. Как, ну как он мог ответить на этот вопрос?..

…Тогда так же, как и сейчас, горели свечи в храме. Киёмаса был одет во все белое, а волосы острижены в знак скорби. Там, в его поместье, все приготовили: площадку на берегу пруда отгородили, на столике лежали кусунгобу[53] и салфетки из белоснежного хлопка. И Юкинага ждал: он вызвался быть кайсяку[54]. И боль сжимала не так сильно – видимо потому, что Киёмаса больше не чувствовал себя частью этого мира. Все, что его волновало, – это памятный столб с его именем, который установят возле мавзолея его светлости.

Он не услышал, как раздвинулись двери, весь ушедший в молитву. И очнулся только от крика:

– Дядюшка! – Через зал к нему бежал Хидэёри. Киёмаса непроизвольно вытянул руки, и мальчик, тихо всхлипывая, уткнулся ему в плечо.

– Почему папочка умер?! – Хидэёри поднял голову, по его личику катились слезы.

Киёмаса повернулся ко входу. Там, в прямоугольнике дневного света стоял Иэясу.

Зачем, зачем он привел сюда юного господина? Зачем напоминать малышу о его потере?

– Он плачет по ночам, – словно прочитав его мысли, тихо проговорил Иэясу. И, пройдя в глубь храма, остановился и наклонился к мальчику. – Видите, господин Хидэёри, Като Киёмаса тоже скорбит о вашем отце. И он не бросит вас никогда, всегда будет любить и защитит от любой беды.

– Правда? Дядюшка, ты же не бросишь меня?

– Нет, конечно, нет… – Это все слова, которые нашлись у него тогда. Он прижал к себе ребенка и зарыдал в голос, не обращая внимания на Иэясу, стоящего рядом. А тот и не собирался смотреть. Развернулся и вышел наружу.

– Обещай, поклянись, что не бросишь меня никогда-никогда!

– Я… клянусь, молодой господин…

…Что ему оставалось, кроме как поверить Иэясу?..

Но разве это оправдание? Клятву, которую он давал господину Хидэёри, он тоже не сдержал.

Только он не может дальше молчать, он обязан ответить. Склонив голову совсем низко к полу, Киёмаса пробормотал:

– Я… я…

– Я-а-я-а! – передразнил его господин Хидэёси и снова ткнул ногой в ухо. – Вас без присмотра не оставишь. Все просрали, болваны. Все, что было можно, все просрали. Почему в моем роду все тупые, кроме меня?! А? Как так вышло?! Отвечай!

Киёмаса вскинул голову и жалобно посмотрел на господина.

– М-да… Помоги мне одеться. А то сейчас припрется этот хитрозадый енот – не хочу, чтобы он застал меня в таком виде.

Киёмаса поднялся, подошел к разложенной для его светлости одежде и бережно взял в руки расшитые разноцветным шелком хакама. Остальная одежда была под стать: желтое, вышитое гербами Тоётоми верхнее косодэ, алое с оранжевым хаори…

– Ваша светлость, но… Вы приказали Токугаве Иэясу не появляться. Неужели вы думаете, что он…

– Замолчи. Нет мозгов – хоть не позорься. Неудивительно, что тануки удалось обвести тебя вокруг пальца – ты ж сущий младенец. Давай, шевелись, а то мы твоего нового хозяина здорово повеселим! – Господин Хидэёси засунул ноги в хакама и растопырил руки, чтобы Киёмасе было удобнее его одевать.

Киёмаса почти привык к такому необычному облику своего господина. Тем более что, кроме внешности, не изменилось почти ничего. Голос, манеры, ум. И потрясающее знание людей.

Киёмаса едва успел затянуть тяжелый шелковый пояс и завязать его узлом, как двери храма распахнулись. И Иэясу шагнул внутрь. И выглядел он совсем не так, как тогда, когда встречал самого Киёмасу. Длинные одеяния синего шелка с золотыми мальвами ниспадали чуть ли не до пола. Токугава не шел, а плыл к ним и, остановившись в нескольких шагах, поклонился.

– Ты что, совсем совесть потерял, Иэясу? – Господин Хидэёси всплеснул руками, и на его лице отразилось совершенно наигранное изумление. – Ты почему не на коленях?! И это что? Это что, я тебя спрашиваю? – Он подбежал и сильно дернул Иэясу за рукав.

– Время, когда наши титулы имели какое-то значение, давно прошло, Хидэёси. Хотя, глядя на тебя, мне хочется сказать: Токитиро.

– Да? – Господин Хидэёси пропустил мимо ушей издевку, и Киёмаса тоже счел за лучшее промолчать. – Так чего это ты так вырядился? Ничего себе! У тебя рукава в два раза длиннее моих! И это! – Он демонстративно повернулся спиной и постучал по ней кулаком. – Это обычный шелк! Почему мои гербы вышиты шелком, а не золотом?! Можешь не отвечать, я тебе сам расскажу. – Господин Хидэёси развернулся обратно и наклонил голову, глядя на Иэясу снизу вверх. – А это потому, что ты очень жадный, Иэясу. И твои потомки очень жадные. Вам все хочется себе – красивую одежду, много женщин и риса. Страну. Все себе. И – вот уже и золото на одеждах. Эх, если бы меня встречали мои потомки – они бы весь этот храм золотом покрыли! Но они меня не встречают. Потому что ты их всех убил, Иэясу.

– Я сказал, что сожалею об этом. Именно поэтому я и стою здесь.

– Не так ты здесь стоишь, Иэясу. Ты на меня сверху вниз смотришь, а надо наоборот. Но… О! – Господин Хидэёси бросился к постаменту и в мгновение ока взобрался на него. И принял картинную позу, выставив ладонь вперед. – О! Ну что, я тебя уел?

– Мы разве играем в игру «кто выше стоит»?

– Ты первый начал играть в нее, Иэясу. – Господин Хидэёси сел, скрестив ноги. – Сожалеет он… ничего себе. Тебе не кажется, что простого «мне жаль» тут недостаточно? Ты был моим вассалом, Иэясу! Более того, я искренне считал тебя другом! Я доверил тебе самое дорогое – своего сына! А ты? Что сделал ты?!

– А что сделал ты с сыновьями своего господина? И моего друга? – тихо проговорил Иэясу.