вечера, дайте нам время с ним переговорить и его подготовить». Я искренно поблагодарил ее и вновь направился в конюшню, где один хотел осмотреть Зверобоя и измерить его тесьмой. На этот раз жеребец мне еще больше понравился, и я решил во что бы то ни стало добиваться его покупки или аренды.

Я выполнил совет мадам Ралли и вечером не стал говорить о цели моего приезда. Я правильно рассчитал, что вечером обе дамы возьмутся за дело и будут склонять Ралли уступить жеребца в казну. На другое утро Павел Степанович после чая пригласил меня к себе в кабинет. Я понял, что он все знает, и счел своевременным изложить ему просьбу Хреновского завода о продаже или уступке Зверобоя в аренду. Ралли мне сейчас же ответил, что о продаже не может быть и речи, но в аренду на год он согласен отдать Зверобоя при условии, чтобы им было покрыто не более пятнадцати кобыл и ни одной частновладельческой. Поблагодарив, я затем без труда склонил Ралли уступить Зверобоя не на год, а на два, как того желал генерал Дерфельден. Тут же я составил телеграмму, где поздравлял Дерфельдена с получением жеребца и просил немедленно выслать приемщика. После этого был вызван конторщик и под мою диктовку составлен контракт, который мы тут же подписали. Зверобой сдавался Хреновскому государственному заводу в арендное пользование сроком на два года с правом ежегодного покрытия не более пятнадцати кобыл и арендной платой 100 рублей от кобылы. Отдельным пунктом значилось, что частновладельческие кобылы допускаться к Зверобою не должны. Телеграф в Браилове был при усадьбе, так что вечером мы одновременно получили из Хренового две телеграммы, обе от генерала. В одной он благодарил от имени завода Ралли, а в другой сердечно благодарил меня за оказанную помощь. Ралли был, по-видимому, тронут. Через несколько минут из конторы принесли третью телеграмму из Хренового, в ней было сказано, что приемщик выезжает вечерним поездом. Ралли, прочтя ее, рассмеялся и сказал жене: «Видно, там ценят нашего Зверобоя, и я не ошибся, что его отдал».

Считая свою миссию законченной, я уехал в тот же день, предварительно сердечно поблагодарив хозяина и дам, без чьей помощи не видать бы Хреновскому заводу Зверобоя. Ралли был настолько тактичен, что не предложил мне покрыть моих кобыл Зверобоем, от чего я бы, конечно, отказался. Так что я совершил это дело по охоте и был честным маклером не в духе старого Бисмарка…

Зверобоем в Хреновом остались довольны: хотя и раздавались голоса – мол, жидковато, бедновато, но все же лошадь была оценена по достоинству. Больше всех рад был сам Дерфельден, который написал мне замечательное письмо. Надо отдать справедливость коннозаводскому ведомству: на этот раз оно оценило мои старания и управляющий прислал мне крайне любезное благодарственное письмо. Что касается общественного мнения, то оно было всецело на стороне Зверобоя. Н.М. Коноплин во всеуслышание заявил на бегу, что в Хреновском заводе никогда еще в составе производителей не было лошади такого высокого класса и такого происхождения, и отдал должное как мне, так и Дерфельдену. Коноплин был прав в том отношении, что из жеребцов, рожденных в частных заводах и поступивших в Хреновое, Зверобой был класснейшим и по породе наиболее близким к самым модным призовым линиям того времени. Многие выражали удивление, как удалось убедить Ралли отдать Зверобоя, а милейший Харитоненко прямо заявил, что он удивлен и ничего не понимает, ибо предлагал за Зверобоя в прошлом году 30 000 тысяч рублей, но Ралли не продал жеребца, а через год за грош сдал в аренду в казну.

Завод В.П. Микулина

Моя поездка на завод П.С. Ралли имела место в 1906 году. Ровно через десять лет после этого я посетил завод В.П. Микулина. Завод Микулина, вероятно, был последним, который я осмотрел в дореволюционной России. Этот небольшой завод возник случайно. И попал я туда тоже случайно. Завод был расположен в Волынской губернии, верстах в двадцати от имения Н.К. Бутович, жены моего брата Владимира. Там я гостил в течение нескольких дней и, узнав, что завод Микулина находится неподалеку, съездил туда.

С В.П. Микулиным я познакомился давно и часто встречался с ним в Одессе. Он принадлежал к небогатой дворянской семье, приехал в Одессу еще сравнительно молодым человеком и здесь сделал не только карьеру, но и крупное состояние. Родом он был из Пензенской губернии, и у его брата было там небольшое имение и рысистый завод. В.П. Микулин был морским инженером, специалистом по механике. Я застал его уже в чине капитана первого ранга и в пожилых летах. Вскоре после нашего знакомства он был произведен в адмиралы и вышел в отставку. Он купил в Одессе дом, на Среднем Фонтане имел превосходную дачу, а когда увлекся лошадьми, то купил в Волынской губернии имение и основал рысистый завод. Незадолго до мировой войны он потерял почти все свое состояние, сохранил только волынское имение, но и его удерживал с трудом. Говорили, что Микулин неудачно поручился за одного из своих приятелей, тот потерял по какой-то поставке, связанной с морским ведомством, крупные деньги и Микулин был вынужден за него заплатить. С этого началось его разорение, которое довершила война.

Я встречался с Микулиным только в Одессе, во время расцвета его богатства и славы как призового охотника. Лошадей Микулин любил всегда и в городе уже давно имел превосходный выезд. Призовой охотой он занялся довольно поздно и вступил в Новороссийское беговое общество в момент полного его развала. Тогда все основатели и воротилы общества, за исключением Якуниных, вышли из него, «скакуны» отделились и образовали во главе с Юрьевичем скаковое общество, а «беговики» остались на старом ипподроме и влачили жалкое существование. В то время беговое общество не пользовалось симпатией одесситов, аристократия города перекочевала на скачки и бега почти не посещала. Беговое общество было накануне банкротства, и вот в эту-то минуту вступил в него Микулин. Он долго исправлял обязанности вице-президента. Как человек энергичный и деловой, он сумел достать деньги, недурно поставил дело в смысле финансовом и спас общество от банкротства и гибели. Тогда же он начал в довольно крупных размерах призовую охоту, и к нему поступил наездником П. Беляев, впоследствии всероссийская знаменитость, так успешно ездивший на Центурионе и других лошадях соединенной конюшни Петрова и Браиловского. В Новороссийском беговом обществе царили вечные дрязги, скандалы и ссоры. Микулин был совершенно в