руках своего наездника, тот делал что хотел, а это, конечно, деморализующим образом действовало на остальных наездников. Среди членов общества, в то время довольно разношерстного по составу, также не было единства. В результате образовались две партии: за и против Микулина. В конце концов общество объединилось вокруг богатого одессита г-на Анатра, который и был избран вице-президентом, кое-как установил более или менее нормальную жизнь в обществе и вернул к нему доверие одесситов. Микулин вынужден был уйти и лишь изредка появлялся на бегу. Разумеется, он не сдал бы так легко своих позиций, но к тому времени его собственные дела уже сильно пошатнулись.

Микулин был типичный представитель великорусской нации, и как-то странно было видеть его крупную фигуру среди южан. Он был высок ростом, тучен, носил большую бороду, имел чисто славянское лицо, широкое, с расплывчатыми чертами и добрыми небольшими глазами. Ходил увальнем, говорил характерным российским говором и по натуре своей был добр. Из-за собственной мягкости он и попал под влияние своего наездника, да и вообще был недостаточно строг, почему и распустил как общество, так и наездников. Не без основания ему ставили в вину, что он готов был избрать в число действительных членов общества кого угодно, лишь бы получить членский взнос в кассу.

Никогда не забуду комичной сцены, разыгравшейся на моих глазах с одним из этих вновь вступивших членов. Это был некто Эйбер, решительно никому не известный, вступление которого в общество вызвало недоумение у многих – не потому, конечно, что он был евреем (к ним мы все привыкли, и отношения в Одессе между евреями и русскими были неплохие), но Эйбер не внушал никакого доверия. С Эйбером начали происходить разные курьезы. Он купил лошадь, заплатил за нее гроши и сам начал ездить. Его появление на призах сначала вызвало хохот публики, а потом неудовольствие, так как он всем мешал. В членской он постоянно разглагольствовал, нес невероятную чепуху и своей назойливостью порядочно-таки всем надоел. Однажды после покупки у Романюка второй лошади, которая оказалась с прикуской, он поднял во время бега неприличный скандал, и его еле уняли. Романюк оправдывался и говорил, что у лошади хотя и есть прикуска, но только «воздушная», а что это уж не так важно. Эйбер, размахивая руками, кричал: «Пусть у нее будет хоть “небесная” прикуска – мне все равно. Деньги верните!» Долго после этого мы трунили над «небесной» прикуской, а тогда только появление околоточного надзирателя успокоило этих господ.

Микулин довольно удачно охотился, и его призовая конюшня имела успех. Он покупал лошадей у различных коннозаводчиков, и в общем все эти покупки оказались более или менее удачными. Позднее Микулин стал брать в аренду лошадей, преимущественно кобыл, у Сахарова, и в цветах Микулина бежали Перцовка и Ветрогонка, впоследствии принадлежавшие мне. В конце существования конюшни Микулина она пополнялась только лошадьми собственного завода. Лошади Микулина бежали в Одессе и Киеве, раза два или три без особого успеха они появлялись и в столицах.

Свой рысистый завод В.П. Микулин основал в 1895 году, для чего купил в Староконстантиновском уезде Волынской губернии, неподалеку от знаменитых Антонин графа Потоцкого, имение Гриценки. Однако первый приплод в заводе появился лишь в 1897–1898 годах, и только с 1899 года можно считать этот завод окончательно сформированным. Микулину посчастливилось при покупке производителя: к нему попал от князя П.И. Кантакузена серый жеребец Павлинчик, сын Павлина и Славы. Это была очень хорошая лошадь, в свое время показавшая недурной рекорд и до этого давшая призовой приплод в заводе самого князя, который купил этого жеребца у графа Рибопьера. В заводе князя Кантакузена было много рибопьеровских лошадей, так как он был женат на сестре графа. Позднее Микулин купил американского жеребца Жоржа А. Это была очень резвая лошадь, и о ней Правохенский в свое время писал: «Американский рысак Жорж А. у себя на родине считался высококлассным, будучи героем бегового сезона 1897 года в Нью-Гемпшире, и показал рекорд 2.12½». Павлинчик и Жорж А. стали основными производителями завода и дали Микулину немало резвых лошадей. К метизации Микулина склонил Руссо, а целью основания завода было производство исключительно призовых рысаков для ипподрома.

Первоначально в заводе было десять кобыл, но затем их число увеличилось, иногда было от пятнадцати до восемнадцати маток.

Завод Микулина достиг некоторых результатов – разумеется, в провинциальном масштабе. Многие лошади, в нем родившиеся, бежали с успехом. Сам Микулин, занятый обширными делами в Одессе, в заводе бывал очень редко, и там дело велось смотрителем, человеком довольно безграмотным. Постановка дела была неудовлетворительной, и только благодаря тому, что оба производителя были очень хорошими жеребцами, этот завод дал все-таки резвых лошадей. Обычно заводы, подобные микулинскому, редко существовали более десяти лет, однако завод Микулина прожил двадцать лет, и это было удивительно. Все подобные заводы обычно возникали случайно, не имели под собою твердой почвы, редко были связаны корнями с землей, находились в случайных имениях, были далеки от рынка, поэтому их существование не могло быть продолжительным. Этот завод не дал, конечно, ничего выдающегося. Закончил свою кратковременную коннозаводскую деятельность Микулин – и от всей этой деятельности не осталось и следа. Лишь в заводских книгах да рысистых календарях встретим мы микулинских лошадей, но какую роль они сыграли – никому не ведомо.

Приехав в Гриценки, я окинул взглядом усадьбу, конюшни, увидел царивший везде беспорядок, и знакомое чувство досады охватило меня. В покосившемся и плохо содержавшемся доме окна были забиты, и видно было, что хозяин там давно не живет. Богатейшее по земле и угодьям имение было запущено до последней степени и велось безобразно. Большой сад превратился в непроходимую рощу. Во дворе валялись плуги, бороны и другой инвентарь, постройки содержались плохо, хотя конюшни с манежем, выстроенные относительно недавно, были в лучшем виде.

Когда я приехал в эту усадьбу, управляющего не было дома. Я решил его подождать часок-другой, а пока побродить по усадьбе. Удивительно красивое, живописное место были эти Гриценки! Попади это имение в хорошие руки, из него можно было бы сделать золотое дно, но у Микулина все разрушалось. На всем лежала печать запустения и какого-то уныния. Сонные и недовольные служащие, стадо захудалых и тощих коров, забитые рабочие лошади – это была безотрадная картина.

Когда приехал управляющий, он охотно дал мне разрешение осмотреть завод и вместе со мной отправился на конюшню. Там уже знали, что я приехал, и нас ждали. Выводка началась с молодежи. У меня в памяти не осталось ни одной сколько-нибудь интересной лошади. К тому времени Павлинчик уже