— Ну давай тогда практиковаться, Черемуха, — весело предложил он. — Если у тебя пар еще из ушей не пошел.

— Нет, не пошел, — ответила Лена и все-таки призналась: — Ты… как-то так рассказываешь, Дим, что не скучно и не устаешь совсем. Если бы у нас так на втором высшем преподавали, я бы и сейчас все помнила.

Дима снова усмехнулся: вот комплиментов ему Ленка еще точно никогда не отвешивала. Даже в юности.

— Подлизываешься, Черемуха? — припомнил он ей недавнюю остроту. Лена хихикнула и тут же прикрыла рот рукой. Вот будто девчонка, в самом деле. Но с Димкой было так легко и комфортно, как не было больше ни с кем и никогда. И она знала, что он не осудит, даже если ей самой будет стыдно за свое поведение. Может, и подколет, но совсем необидно. Кажется, обижать ее Димка просто не умел.

— Даже и не думала, — изобразила обиду она. — Когда подлизываются, обычно врут, ну или хотя бы приукрашивают. А я не умею врать, ты же знаешь.

Он склонил голову набок и посмотрел столь заинтересованно, что она даже заволновалась. Что она такое сказала и чего теперь ждать?

— И, если я задам вопрос, ответишь честно? — спросил он. Лена мысленно чертыхнулась, но кивнула: отступать после своего бахвальства было некуда.

— Если выдашь что-нибудь похабное, я нажалуюсь твоему сыну, — на всякий случай пригрозила она. — Он на тебя быстро управу найдет.

Дима хмыкнул, признавая ее правоту, однако вопрос задал совсем другой:

— Ты отцовский бизнес приехала спасать, Лен? Не доверяешь Милосердову?

Она резко выдохнула и вперилась в него столь острым взглядом, словно пыталась прочитать душу, а Диме стало от этого неприятно. Выходит, так и не заслужил он ее доверие? Или она теперь вообще никого к себе не подпускает?

Лена поднялась и пошла к двери. Дима настороженно следил за ней, не понимая, что она собирается делать. Ни одной достойной объяснения мысли на ум не приходило. Вроде бы ничего он такого криминального не сказал, чтобы Ленка психанула и снова сбежала. Но зачем-то же она открыла дверь и даже вышла на металлическую площадку.

— Что?! — не выдержал этой неизвестности Дима. Лена еще пару секунд постояла на площадке, потом зашла обратно, плотно закрыла дверь и даже заперла ее на ключ. Притулилась на стол, совсем рядом с сидящим Димой, и наклонилась к нему.

У Димы незапланированно сильно стукнуло сердце.

— Я не знаю, кому стоит, а кому не стоит верить, Дим, — шепотом проговорила она и теперь уже длинно вздохнула, обдав дыханием его ухо. И как, черт возьми, она предлагала ее слушать? — За месяц так и не разобралась. Ты лучше людей знаешь, ты мне скажи. А я…

— А ты будешь меня слушаться? — поднял голову Димка, и его глаза оказались мучительно близко от ее. Словно молнией прошило в груди, и Лена с трудом сглотнула. Господи, ну почему так хотелось, чтобы после этой двусмысленной фразы и после совершенно электрического пересечения взглядов Димка приобнял ее рукой за талию, усадил решительно себе на колени и впился губами ей в губы? Лена почти чувствовала его жадные, оголтелые поцелуи, утягивающие за собой в сладостный водоворот. И в этом водовороте не было места ни прошлым обидам, ни нынешним сомнениям. И Лена снова, как в юности, тянулась бы к его рукам, вытаскивающим блузку из юбки, проникающим бесстыже под ткань, обжигающим собственным жаром и собственным желанием. Она никогда никого не хотела, кроме Димки. Заперла свою чувственность в самые дальние недра души и замонолитила со всех сторон. И ни один мужчина не мог пробить эту защиту — так легко рухнувшую перед Димкиной силой. Он был слишком желанен даже в нынешнем разобранном состоянии. И Лена, кажется, кажется… — Ты, Черемуха? Серьезно?

Его насмешливый голос вернул к реальности, и она ощутила, как щекам стало горячо. Вот же черт, да что же это за напасть-то такая с Корниловым? Давно ли ненавидела его всей своей сущностью, а теперь этой самой сущностью…

Вот черт, черт!

— Я поговорила с Григорием, — преступно сдавленным голосом сообщила она и распрямилась, заставляя себя разорвать эту невидимую связь взглядов. Так соображать было не в пример легче. Но на душе зачем-то стало горько. — Предложила ему гибкий график работы. Пока на две недели, чтобы посмотреть, как он будет справляться. Если качество не пострадает, оставим такой вариант на постоянной основе. Что касается Миланы, то я готовлю приказ о повышении ей премиальных и прямой их зависимости от отсутствия клиентского недовольства…

Чем дольше Дима ее слушал, тем большее испытывал изумление, затмившее даже совершенно беспощадное вожделение. Кажется, он скоро вообще разучится думать о чем-то ином, кроме как о том, чтобы присвоить Ленку себе. Он хотел ее до какого-то умопомрачения, и никакое самовнушение не помогало сохранять рядом с ней стройность дыхания и телесное хладнокровие. Да-да, она была его начальницей, она ненавидела его целых двенадцать лет, она ни единым взглядом или словом не давала понять, что он по-прежнему ей интересен, но оказалось, что все это не имело значения. Стоило Ленке появиться в его поле зрения, и Дима напрочь терял самообладание. Взгляд сам собой шарил по нежным губам, по высокой груди, по стройным бедрам, моментально приводя в боевое состояние. А уж когда она, как сегодня, приблизилась так, что он ноздрями втянул ее аромат и почти ощутил мигом загоревшейся кожей ее кожу…

Только совершенно необъяснимая сила воли позволила удержаться от последней глупости. Если Ленка разлюбила — а она, судя по отвратительнейшему ее спокойствию, именно так и сделала, — вряд ли она оценит его новый подкат. В лучшем случае пошлет к Енакиевой удовлетворять нагулянное неудовлетворение, а в худшем — снова разорвет всякие отношения и будет смотреть свысока, как еще неделю назад, делая вид, что знать Корнилова не знает. И может, оно и к лучшему было бы, если уж он решил, что не стоит в нынешних декорациях ворошить прошлое, но то ли совесть, то ли какое-то другое неопределенное чувство требовало помочь Черемухе, раз это было в его власти, а она в коем-то веке в нем нуждалась. И собственная одержимость именно этой — единственной — девчонкой была в свете его решений совершенно лишней.

Кого бы она только спрашивала?

— Ленка! — одобрительно выдохнул Дима, поднимаясь на ноги и снова ловя ее взгляд. Но она упорно отводила глаза, а потом еще и опустила голову. Поджала губы.

— Только что сделать с Михаилом, так и не придумала, —