я сама сшила. Это была лошадка с длинной гривой, и висела она на самом верху, ближе к звезде»; «больше всего мне нравился Дед Мороз, его можно было разбирать по частям»; «самая любимая елочная игрушка – гнездо из медной проволоки с птенчиками из ваты»517.

Интересно заметить, что в ответах представителей этой возрастной группы нет пессимизма по поводу современных отечественных елочных украшений и явно прослеживается некий «патриотический» настрой. На вопрос, нравятся ли им современные елочные игрушки, они отвечают – «да, нравятся и очень, у нас великолепные мастера и в этой области тоже. Их игрушки греют душу»; «нравятся современные стеклянные расписные игрушки с русской тематикой»518 – это, наверное, и есть те прекрасные игрушки, благодаря которым «дети могут поверить в сказку»519.

Сильный ностальгический настрой просматривается в воспоминаниях и анкетах респондентов 1950–1960-х годов рождения. Им не нравится современная «западная» мода на украшение елок, потому что она «больше подходит для магазинов и офисов, слишком сухая и не передает атмосферу праздника»; «это чуждая нам западная рождественская елка – наша елка другая!»; «сейчас игрушек каких только нет. Только наши игрушки все же лучше были, даже не знаю, как объяснить, живые, что ли… А современные вроде и красивые, и на любой вкус, да только не такие. Может, просто детское впечатление осталось»520. Ностальгический мотив выражен в этих текстах четче и очевиднее: «Как бы мы ни пытались вернуть детские впечатления, они безвозвратно канули в прошлое и остались там волшебной сказкой, согревая наши сердца. Та елка, которая была в детстве, – идеал, утраченный навсегда»521. Воспоминания представителей этого поколения о елках их детства настолько похожи, что, опираясь на них, можно определенно говорить о сложившемся к этому времени устойчивом елочном каноне, нашедшем свое выражение как в организации, так и в оформлении новогоднего праздника.

Очень интересный материал с точки зрения восприятия елочной игрушки дают эссе и ответы на вопросы анкеты о елке своего детства, принадлежащие юношам и девушкам, родившимся на рубеже 1980–1990-х годов. Таких среди информантов насчитывается больше половины. Детьми они стали свидетелями развала некогда великого государства, наблюдали радикальные политические, экономические, культурные и идеологические трансформации в большом внешнем мире и не менее радикальные изменения – в мире домашнем, в мире своей семьи. На их глазах постепенно менялась и новогодняя елка, окончательно избавляясь от элементов «советскости», все более и более «глобализируясь», все более и более обретая «западные» черты. Стоит заметить, что инициаторами «осовременивания» елки нередко выступали сами дети: они заставляли родителей избавляться от старых советских игрушек и вешать на елку новые, как им казалось тогда, более «стильные» украшения522.

На изменение елочного убранства оказывали свое влияние и негативные внешние факторы, например вынужденная миграция семей из мест их постоянного проживания. Так, одна из респонденток, вынужденная в 1996 году шестилетним ребенком покинуть вместе с родителями Узбекистан и поселиться сначала в Брянске, а затем в Воронеже, пишет о том, что в Ташкенте в доме было много елочных игрушек, но перед отъездом их отдали, а когда приехали в Брянск, «денег не было», приходилось делать игрушки самим «из папиных и маминых проектов на огромных листах ватмана (родители девочки были инженерами-проектировщиками. – А. С.)» и коробок от конфет523.

Юноши и девушки трогательно и нежно пишут о своих любимых елочных игрушках – и все это игрушки либо самодельные, сделанные заботливыми руками матерей, отцов, старших сестер и братьев или непосредственно связанные с ними узами памяти, либо игрушки из далекого советского прошлого, из их ранней детской жизни («очень любил игрушек-зверей, развешивал их по сюжетам – добрые и злые, по цветам, чтобы вообще свободного места на елке не осталось»; «среди игрушек моей любимой до сих пор остается большой красный стеклянный шар размером с яблоко советского производства»; «у нас с мамой были любимые елочные игрушки – у мамы стеклянный грибочек с фиолетовой в белый горошек шляпкой, а я очень любила старого, местами потертого желтого утенка»; «одну игрушку, которую я любил, папа называл “профессор кислых щей” – это был человечек в очках и с книжкой»; «котенка из меха сделал мне отчим. До сих пор поднимается настроение, когда смотришь на него!»; «помню игрушку, которую мой брат сделал сам и подарил мне – белую еловую шишку, она моя самая любимая. С ней я играл даже летом»; «мне нравятся игрушки моего детства – советские, они добрые и красивые»; «я не люблю покупать новые игрушки, потому что мне кажется, что мои старые игрушки – это мои друзья и, меняя их на новые, я предаю их»; «самая любимая моя игрушка – это собачка Шарик. Она очень старая, ее купила бабушка, когда мамы еще не было. Она не очень большая, зелено-голубого цвета, у нее нарисованная мордочка с очень грустными глазами, длинные уши и розовый бант. Мама несколько раз пыталась выкинуть ее, но я всегда спасала ее и до сих пор вешаю на самое видное место, пока никто не видит»524).

Как выяснилось, для большинства респондентов этого поколения елка – это непременная часть их жизни («новогодняя елка в нашей семье, как и в большинстве семей России, – неотъемлемый атрибут празднования Нового года. За все время существования нашей семьи, а это все-таки более 23 лет, эта традиция ни разу не нарушалась! Поэтому новогоднюю елку я видел всегда (курсив мой. – А. С.)»)525. Однако многие из них не приемлют современную елку с типичными для нее украшениями («бездушными», «без индивидуальности», «официально-холодными», «не отражающими национальные особенности нашей страны»526) и гораздо более часто, активно и даже в отдельных случаях агрессивно, нежели их родители, бабушки и дедушки, противопоставляют ей елку своего детства в качестве «идеальной» модели новогоднего дерева. Это елка со «старыми игрушками», которые «хранят в себе память»527. Обязательным украшением современной новогодней елки почти все эти дети, выросшие в постсоветское время, считают красную звезду528. Что это – дань традиции или сознательный вызов? Откуда у них, таких еще молодых людей, столь глубокая ностальгия по недавнему прошлому? Может быть, виной тому чувство незащищенности и дискомфорта, которые они испытывают в нашем взрослом мире, страх и неуверенность в завтрашнем дне, в себе, в окружающих их людях? И так хочется вернуться к лучшей елке из всех – «елке детства», прижаться к родному плечу и, сидя в полутемной комнате, долго-долго смотреть на светящиеся тихим и ровным светом разноцветные лампочки, вдыхать