Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сколько новых красивых игрушек
Пред глазами блестит на виду.
Мы на елке, на самой макушке
Укрепили родную звезду!
Даже звездам на небе завидно:
Сколько б света они ни несли,
Ярче всех нашу звездочку видно
На шести континентах земли465.
Новый, 1952 год. Из личного архива З.В. Поляковой
Если же изображение елочных украшений и присутствовало в детских рисунках, то оно, если можно так выразиться, было несколько «импрессионистичным»: яркие, красочные пятна, наложенные на «елочный холст», однако создающие в целом точный и правдивый образ новогоднего дерева. Чтобы показать сложность елочного облика, дети почти никогда не изображали елку неукрашенной – украшали ее хотя бы условно, стилизованы, используя для этого чистые, яркие, спектральные тона.
К сожалению, и взрослые редко подталкивали детей к пристальному рассматриванию висящих на елке игрушек. Впрочем, и здесь были отдельные исключения. Одна из моих университетских коллег, детство которой пришлось на 1960-е годы, рассказывала, что в ее семье (кстати, потомственной – еще с дореволюционных времен – семье учителей) была распространена игра, условно названная «Найди это на елке». Детям предлагалось найти на елке жирафа или стрекозу, пирамидку или корзиночку с цветами, звездочку или клоуна в красном колпачке. По мере взросления ребенка задания усложнялись466. Это был прекрасный способ и развития детской наблюдательности, и расширения детского кругозора.
Как свидетельствуют мемуары, и сами дети в 1950–1960-е годы играли в похожую игру. Она называлась «Отгадай, на какую игрушку я смотрю» и предполагала внимательное разглядывание елочных украшений, которых к тому времени было на елках довольно много, так что загаданную игрушку удавалось определить далеко не сразу467.
Помимо «назидательно-воспитательного», нельзя не учитывать также и существенного влияния субъективного фактора в восприятии новогодней елки и ее украшений. В ходе «прочитывания» елочно-игрушечного текста существовало, пожалуй, столько же его дешифровок, сколько было самих «читателей».
Задача изучения предлагаемого ребенку властного елочно-игрушечного нарратива оказывается на деле гораздо более простой, чем задача исследования его интерпретации ребенком. Причина этого кроется, вероятно, не только в том, что не все свидетельства детей о восприятии ими елки сейчас известны, но и в том, что подобных источников действительно мало. Информационный пробел до некоторой степени могут заполнить воспоминания взрослых о детстве, в том числе и сознательно вызванные. Такие «отложенные» воспоминания весьма показательны с точки зрения исследования проблем индивидуальной и коллективной памяти, но явно недостаточны и не совсем достоверны при реконструкции детского восприятия и прочтения елочной игрушки как текста. Остается только строить гипотезы, искать все новые источники, а главное – совершенствовать методику анализа детских текстов, чтобы прочитать их с максимально возможной исследовательской полнотой.
Из книги: Шмит Ф.И. Почему и зачем дети рисуют. Педологический и педагогический очерк. М.: Госиздат, 1924. Рисунок из коллекции Музея детского художественного творчества, Харьков. 1920–1924 гг.
Новогодний рисунок 5-летнего ребенка. 1992. Кроме украшенной елки автор пытался изобразить и символ российского государства – двуглавого орла. Архив автора.
Г. Сергеев. Новогодний праздник. Акварель. 1990-е гг. Из альбома: Московское детство: Память поколений. М., 2008
Елочный шар производства ЗАО «Иней». 2003. Фото Е. Сярой
Глава 6
Красная звезда vs китайские шары. Советская елочная игрушка в современной России
Память – единственный рай, из которого нас не могут изгнать.
1990-е годы принесли в Россию новую елку. Радикальные политические и экономические перемены, культурные и идеологические трансформации, произошедшие в стране в это время, не могли не отразиться на сложившейся «елочной» идеологии. На смену советской елке, «застывшей» и «закостеневшей» вместе со всем советским обществом в своем праздничном «однообразном» великолепии 1970–1980-х годов, пришла елка постсоветская – яркая, смелая, разрушающая сложившиеся каноны и стереотипы. Подверженная влиянию новейших модных тенденций, стирающая национальные границы, лояльная к проявлениям религиозности и воплощающая идеалы массовой культуры, эта «новая» елка потребовала существенной модификации своего убранства, поскольку именно оно во многом отражало присущий ей новый статус и смысл. Надоевшие советские игрушки, казавшиеся тогда явным анахронизмом, стали быстро вытесняться импортными елочными украшениями, большинство из которых составляли китайские изделия, хлынувшие на российский рынок. Казалось, что советской елочной игрушке, как и другим «советским» вещам, пришел конец и она будет востребована лишь коллекционерами.
Потеря интереса к такой игрушке во многом объяснялась тем, что в сфере потребления она прошла те же достаточно типичные стадии, которые характеризовали режимы и уровни отношения людей к вещам в СССР, а затем в постсоветской России468. Первоначально и, кстати, достаточно долго – с момента своего появления во второй половине 1930-х годов и на протяжении более чем четверти века – елочная игрушка была дефицитна и потому особо ценна и тщательно хранима. К игрушкам относились бережно: в семьях накапливались целые коллекции елочных украшений, передававшихся последующим поколениям469. Переход к машинному, индустриальному производству елочной игрушки в середине 1960-х годов привел к появлению множества стандартизированной продукции. Такую игрушку уже не жалко было разбить или сломать и легко заменить. В советском обществе сложились массовые стереотипы потребления елочных украшений, которые, так или иначе, удовлетворялись советской экономикой. Пусть эта экономика была аскетична и практически изолирована от остального мира, пусть эти игрушки были подчас бедны и даже убоги, однако у них было одно большое достоинство – они дешево стоили, и их мог позволить себе каждый.
Новогодние открытки с «минималистичной» елкой и китайскими игрушками
К середине 1980-х годов потребительские ожидания советских граждан существенно изменились. В значительной степени они