Впрочем, волосы у меня тоже лишними не были. Заставив ведьму замычать от удивления, я прижала ладонь к пунцовому от гнева лицу и точным движением сдернула тончайшую магическую маску. К моему удивлению, в руке остался клочок полупрозрачной ткани, тонкостью напоминающий паутинку и мгновенно свернувшийся под давлением воздуха.

Противница замерла, уставившись на клочок ткани в моих руках, и инстинктивно принялась ощупывать физиономию. Натуральную Элоизу назвать хорошенькой не поворачивался язык: грубые черты лица, неровная кожа, широкие ноздри и скулы, тяжелый подбородок. Кукольная миловидность растаяла, как и настораживающая похожесть на Кэтти.

– Верни мне лицо!

– Держи, – с готовностью пихнула ей слипшийся комок. – Забирай полностью!

– Что это?! – охнула она.

– Твое лицо. Не подумай, я не осуждаю и прекрасно понимаю, как дурнушка дурнушку.

– Дур… дурнушка?! Да я пожалуюсь в Лаверанс! – едва не плача пригрозила «коварная» ведьма, видимо, не придумав ничего коварнее, чем накляузничать в деканат. Вот, наверное, они там подивятся, если получат петицию.

– Жалуйся, – согласилась я. – Непременно жалуйся в Лаверанс, только исчезни из замка. Нам двоим тут тесно.

Она подхватила юбки и ринулась к двери, толкнула от всей души плечом, скривилась от боли.

– Ой, – прокомментировала я и щелкнула пальцами, снимая блокирующие чары.

– Чтобы ты знала, я еще вернусь! – гордо объявила она, видимо, желая оставить за собой последнее слово.

Никогда не понимала этого губительного желания лезть на рожон. Что за удовольствие напоследок бросить гадость? Неужели никто не боялся огрести еще раз? Логика и банальный здравый смысл подсказывали, что лучше удаляться чуточку потрепанной, немножко обиженной в душе, но с гордым видом и на своих двоих, чем уползать с поля боя на карачках.

– Кто я такая, чтобы запрещать гостям приезжать в чужой замок, – дернула я плечом. – Уверена, двери Торстена для тебя всегда открыты. Обязательно возвращайся. Главное, на следующей седмице.

Наконец, что-то прошипев себе под нос, Элоиза вывалилась из комнаты. Дверь громыхнула с такой силой, что в спальне погасли последние светильники. Со звоном, заставившим разгореться ночник, выпала ручка, чудом уцелевшая с внешней стороны, и появилась сквозная дыра – круглый глазок в мир, радость шпиона. Если к ней припасть, то можно проследить побег потрепанной ведьмы.

В слабой надежде, что сегодня больше не увижу ни одного ведьмака, я вновь заперла дверь на ключ и в потемках завалилась на кровать. Заснула под утро с мрачной мыслью, что не давать спать светлой чародейке, призванной бороться за мир во всем мире и совершать разные добрые дела, – это лучший способ превратить ее в злобную ведьму, мечтающую кого-нибудь проклясть!

Разбудил меня стук в дверь, осторожный, очень тихий, словно кто-то скребся, а не стучался. Разлепить почему-то получилось только один глаз, второй открываться отказывался напрочь. Впрочем, сознание тоже возвращалось с большой неохотой.

– Никого нет! – туго соображая, крикнула я, и лишь потом в голове возникла мысль, что вряд ли из пустой комнаты может донестись хрипловатый, ужасно недовольный от недосыпа голос.

– Госпожа чародейка, – естественно жалобно протянули в коридоре. – Я от госпожи Торстен…

Госпожа Торстен в замке пока жила в единичном экземпляре, обитала в башне и когда-то управляла целым факультетом в легендарной, как Эсвольд, темной академии. И почему даже спросонья меня совершенно не удивило, что тетушка декан точно знала, где я ночевала. Не старая ведьма, а всевидящее око!

Пожалуй, если бы за волевые подъемы с кровати давали медали, мне точно досталась бы из золота высшей пробы на золотой же цепи. Пошатываясь, я добрела до двери, попутно голой пяткой наступила на проклятущую ручку, отброшенную ночью Элоизой прямо под ноги приличным людям, и чуть не взвыла от боли.

Скорчившись вопросительным знаком, я прыгала на одной ноге и мысленно поминала всех ведьм вместе взятых: и тех, кто забирался в кровати к чужим женихам, и тех, кто с утречка пораньше не давал юным чародейкам выспаться после скандала с первыми. За моей утренней «гимнастикой» через дырку в двери следил любопытный глаз.

– Открываю, – предупредила я, поборов детское желание ткнуть в отверстие пальцем, и повернула в замке ключ.

На пороге, красная, как свекла, мялась молоденькая темная прислужница.

– Госпожа Торстен ждет вас на завтрак, – проговорила она, разглядывая мои голые ступни, торчащие из-под измятого, как половая тряпка, цветастого халата.

Боюсь, что после чрезвычайно короткого сна общаться с Брунгильдой мне просто не хватит чувства юмора.

– Передайте, что сегодня я начинаю ходить по гостям с обеда.

Девушка вскинула голову, в глазах появилась паника. Видимо, противоречить тетушке декану боялись абсолютно все: начиная от слуг и заканчивая внучатыми племянниками.

– Ладно, забудьте. Все равно уже встала, – раздраженно буркнула я.

Никогда мне не приходилось стучаться, чтобы зайти в собственную спальню. Ответом послужил залихватский храп, кажется, проникающий через двери и стены. Не представляю, каким образом Кэтти спала с этим невыносимым источником рева в одной комнате и не просыпалась с желанием заткнуть его подушкой.

За дверью обнаружилось форменное безобразие: храпящий как вепрь жених, раскинув руки, счастливо проминал покрывало на моей кровати. Хорошо, что снял ботинки, но не разделся до исподнего. Невеста лежала поперек своей постели. Ни один не услышал, как я шмыгала по комнате между гардеробной и ванной, а потом тихо улизнула в башню к тетушке декану.

С прямой, как доска, спиной она сидела на краешке жесткого кресла перед столиком, накрытым к завтраку. Пахло сладкими булочками, черным кофе и травяным чаем. Лимонно-желтое солнце, льющееся из окна, рисовало на паркете квадраты. На подоконнике по-прежнему буйно цвела белладонна, а рядом в чистой водичке бултыхался и присасывался к стенкам пузатого аквариума осьминог Йорик.

Конечно, о том, как зовут домашнего питомца, пока знал только темный властелин, но я не думала скрывать тайну осьминожьего имени от тетушки декана. Действительно, назовет каким-нибудь несчастным Фердинандом, и мой бывший обед настигнет карма в лице лысого мизантропа-некроманта.

– Доброе утро, тетушка декан, – входя, поздоровалась я и аккуратно прикрыла за собой дверь.

– Уже девять, – недовольно скосила Брунгильда замечательные желтые глаза с вертикальным зрачком. – Чем можно заниматься до такого часа?

– Сном, – чистосердечно призналась я. – Не практиковали?

– В моем возрасте, милочка, сон – это пустая потеря времени, которого осталось не очень-то много. Садитесь, – кивнула она на знакомый диван, и от одного воспоминания о его нестерпимой жесткости у меня заранее заныл зад.