и у него с годами сложились свои взгляды на все эти ее обстоятельства… Ведь он ее жизнь знал, а она лгала. Зачем? Могла бы и откровенно написать. Но не умела откровенно. Всю жизнь играла и… проиграла. Я уверен, что, если бы она со школьных лет не подходила к людям с мерками «это выгодно, а это нет», ее жизнь могла сложиться иначе.

Савин задумался и не ответил.

– Я для того показал эти письма, чтобы ты знал – Виктория Германовна Гудкина – приятельница Тарголадзе, а Тарголадзе – друг Пушкарева и Тамары, – пояснил Арсентьев. – Может быть, это послужит тебе началом для твоих отгадок. Похоже, Виктор Пушкарев мог попасть в плохую историю.

– Почему так решил? Интуиция?

– Не придирайся. Я говорил, что интуиция не доказательство. Но когда появляются мало–мальски взаимосвязанные факты и если еще есть кое–что в голове, то можно доверять и интуиции. Разумеется, при достаточно хорошей профессиональной подготовке, – Арсентьев засмеялся.

Глядя на него, не сдержавшись, засмеялся и Савин.

* * *

До приема граждан осталось тридцать минут, народу около обитой коричневым дерматином двери со стеклянной табличкой «Начальник уголовного розыска Арсентьев Н.И.» собралось много. У каждого свой наболевший вопрос. Когда открывается дверь и кто–то из работников милиции выходит от Арсентьева, те, кто стоял вблизи от нее, пытаются заглянуть в кабинет. Но, кроме пришторенного окна, ряда стульев да зеленой ковровой дорожки, не видно ничего.

В глубине кабинета, за столом, сидит Арсентьев. Крепко сжав ладони, он задумчиво смотрит на массивный чернильный прибор с бронзовым медведем, который тянется мордой к бочке. В бочке не мед – чернила… Сегодня Арсентьеву позвонили из кадров и предложили должность в МУРе. Конечно, открывавшаяся перспектива продвижения по службе была принята. Только справится ли с новой работой? Он искренне высказал свое мнение кадровику.

– Думай, Арсентьев, думай до вечера, – посмеиваясь, ответил тот и повесил трубку.

И Арсентьев думал. Большой объем работы не пугал его. Но уходить из отделения не хотелось. Он привык к сотрудникам. Привык и к сложной жизни нового района, который вобрал в себя жителей из разных концов Москвы – из Черкизова, Таганки, Сокольников, Марьиной рощи… Наладились контакты с ДЭЗами, предприятиями, дружинниками, общественными организациями.

Но жизнь есть жизнь. Новая должность несла с собой новые заботы, которые потребуют более высокой квалификации, и зарплата станет повыше, и звание последует. И, чего греха таить, надежду на быстрое получение квартиры. А может быть, лучше по–прежнему здесь? – спрашивал он себя. В управлении такой жизни не будет.

К концу дня погода установилась. Было прохладно, а низкое солнце светило неожиданно ярко. Красивы были в его закате вековые деревья, чудом сохранившиеся на строительной площадке. По сторонам, насколько видно, растянулись новые многоэтажные корпуса домов из белого кирпича и бетонных панелей.

Арсентьев взглянул на часы и убрал в сейф папки с документами. Наскоро просмотрел доклад, подготовленный к завтрашнему совещанию в управлении. Он был доволен. Отчитаться было чем. Не понравился только заключительный раздел: «Коллектив отделения, понимая всю важность профилактики, – читал Арсентьев, – в последнее время принимал определенные меры к активизации этой деятельности… По месту работы правонарушителей направлено… писем для принятия мер общественного воздействия… Проведено бесед…»

Все это надо переделать, решил он. Уж не раз эти фразы слышаны–переслышаны. За профилактикой – прежде всего люди, их беды, заботы… А я по–прежнему буду бойко отрабатывать с трибуны привычное: проведена определенная работа, есть результаты, однако имеются отдельные недостатки. Очень дельные мысли! Сотрудников за этот неудавшийся раздел, с его коротенькими полуистинами, со штампами, скрывшими живое дело, ругать нечего. Сам виноват! Наверное, и в нем самом засела эта дурная манера с серьезным видом выдавать чужие слова за свои. Получается, что не он, Арсентьев, а оперативник, его подчиненный, оценивает всю работу уголовного розыска. Не дело это. Вроде бы и понятно, но как от этого трудно отойти! Надо посоветоваться с начальником отделения, решил Арсентьев. Попрошу дать дополнительный материал. Вечером сам поработаю над разделом о профилактике.

Первым в кабинет вошел светловолосый, небольшого роста, худощавый парень в синей клетчатой фланелевой рубашке, с аккуратно подстриженной бородкой.

– Я к вам по очень важному делу, – явно волнуясь, он неловко пристроился на стуле. – Мне сказали, что материал на меня уже направили к вам.

– Какой материал?

– Из медвытрезвителя. Я попал туда случайно.

– В вытрезвитель случайно не попадают.

– К сожалению, попадают, товарищ начальник. Я вот тут все написал, прочтите, пожалуйста. – Парень протянул сложенные вчетверо листки бумаги.

Арсентьев читать не стал и отложил листки в сторону.

– Вы лучше расскажите, что случилось? И коротко. Самое основное.

– В общем, вчера я побывал в медицинском вытрезвителе. За сервис, – он горестно усмехнулся, – как полагается, рассчитался. Сразу же. Теперь боюсь одного: говорят, на работу письмо писать будут. Представляете! Для всей нашей лаборатории позор. Мне, дураку, головомойку страшную устроят. У нас насчет выпивки в институте обстановка беспощадная.

– Вы что, только о головомойке думаете? А то, что спиваетесь, не беспокоит?

– Какой я питок? У меня к водке отвращение. Перед ребятами неудобно было. На новоселье собрались. Шампанского целый фужер. Ну и опьянел немного.

– Хороши друзья. В таком состоянии из дома выставили.

– Да нет, ребята отличные. Они по домам всех развезли.

– А вас оставили?

– Нет. Тоже на машине ехал. Я последним был, и до дома недалеко. Только приехал – не туда, куда надо. Таксист стервец попался…

– Это как понимать? Сами пили без меры, а таксист виноват?

– Виноват! Когда к дому подъезжал, он стал деньги требовать. За весь рейс от Черемушек до площади Восстания. Ему же ребята заплатили полностью, а он счетчик не сбросил. За пятерку опозорил. Я, конечно, платить второй раз отказался. А он меня в милицию. Ну, а там трезвый всегда прав… И слушать не хотели…

– Хорошо, разберемся. Но знайте: если душой покривили, на человека наговорили, уж, как говорят, не обессудьте…

Парень заулыбался и, не сдерживая радости, почти крикнул:

– Спасибо, товарищ начальник!

В кабинет тут же вошли двое. Молодая женщина и рослый, широкоплечий парень с коротко остриженными волосами. Ее строгое лицо с неожиданно добрым взглядом было озабочено. Парень неловко остановился у стола и, скрывая напряженность, оглядел кабинет много повидавшими глазами.

Арсентьев внимательно посмотрел на женщину. Одета она была в красную с высоким круглым воротом шерстяную кофту. Зеленая вязаная шапка аккуратно сидела на ее голове. Он узнал ее. Это была Доброхотова, та Галка Доброхотова – бывшая «авторитетная воровка», «блатная пацанка», которая лет семь назад часто гостила в милиции. Первая судимость образумила ее.