важности воспитания подрастающего поколения, о профилактике правонарушений. Под аплодисменты зала он раскритиковал тогда руководителей предприятий, учреждений, ДЭЗов, которые закрыли на замки пустующие помещения, залы, красные уголки, спортивные площадки. Добрался и до директоров клубов, которые, по его словам, больше всего заботились о выполнении финансовых планов.

В этот раз досталось и Арсентьеву за то, что его оперативники слабо поддерживают контакты с заводами и фабриками, их общественными организациями. Он тогда не оправдывался и согласился с Долбиловым. Его критика в целом была правильной. Только вот на деле он сам оказался разглагольствующим демагогом, а его выступление – враньем. Призывать, а самому не делать – безнравственно. Чтобы устранить недостатки, заботиться о детях, мало говорить об этом, обвинять и разносить других. И подумал, что Долбилов, пожалуй, из того типа администраторов, которые, научившись рассуждать о важных вещах, быстро забыли о том, что они служат для людей, а не люди для них.

Арсентьев выдернул из календаря листок, размашисто написал номер телефона и протянул его парню.

– Завтра после двенадцати позвонишь. Скажу, что делать и к кому подойти.

Проводив их, Арсентьев вспомнил, что осенью этот Долбилов не принял девушку, которая судилась за подделку листка нетрудоспособности, а потом и парня, отбывшего наказание за драку. Девушке отказал умело. Сказал, что оклад у машинисток в автохозяйстве небольшой. Посоветовал пойти на завод железобетонных конструкций – там платят больше. Даже позвонил туда. Заботливым представился. В таких, как Долбилов, не разберешься сразу и на чистую воду не выведешь.

В кабинет вошла круглолицая невысокая девица в модных очках на аккуратном носике. Ей было около двадцати.

– По вопросу прописки к вам? – деловито спросила она и с любопытством оглядела кабинет. – Я так долго ждала… Можно стакан воды? У вас даже напиться негде.

Арсентьев протянул стакан.

– Благодарю… Скажите, вы гуманный человек? – Она нисколько не волновалась, чувствовала себя уверенно.

– Вы же не за интервью пришли. Изложите причину прихода?

– У меня личных просьб нет. Я о тетке. Она больна. Практически недвижима. Ей далеко за семьдесят…

– И что же?

– Она живой человек. Рассудок ясный. Горда по–своему. Но варят кашу и чай ей подают чужие люди. Они же и убирают… Представляете!

– Вас это смущает?

– Скорее возмущает. Это не тот случай, когда несчастье облагораживает людей.

Арсентьев не торопил ее. Он терпеливо выслушивал пылкие слова девушки.

– Я не хочу говорить о людях плохо, – продолжала она. – Но это даже не чудачество. Простой расчет. Уверена – соседям нужна теткина комната, а не ее здоровье. Их забота – пустая видимость.

– А вы не предполагаете, что их помощь бескорыстна?

– Да их трое в одной комнате! А здесь возможность…

– Вы–то сами что хотите?

– Ухаживать за теткой. – Она смотрела ясными глазами. – Я думаю установить опеку и прописаться. По закону…

– Забота о тетке такой формальности не требует.

– А разве опека не дает права на прописку?

– Вам–то она зачем? Тем более прописка – это еще не право на площадь.

Последовала пауза.

– Об этом я не знала. – Девица была явно разочарована, пожалуй, даже немного смущена. – Я подумаю и, наверное, приду к вам еще.

– Пожалуйста, но ответ будет тот же.

Он с грустной улыбкой смотрел ей вслед…

Кто–то осторожно постучал в дверь и, слегка приоткрыв ее, попросил разрешения войти. Это был сухонький, небольшого роста, стремительный мужчина лет пятидесяти пяти. По его виду Арсентьев сразу понял, что в милицию этого посетителя привели какие–то тяжкие переживания.

– Здравствуйте. Моя фамилия Матвеев, – еще с порога басовито представился сухонький мужчина.

– Здравствуйте. – Арсентьев с любопытством посмотрел на него и подумал: сам с вершок, а на версту голосок.

Сняв поношенную шапку–пирожок из черной цигейки, Матвеев поспешно опустился на стул. Может, от волнения, а может, по привычке он с силой сжал ладони, отчего пальцы его рук сразу же покраснели.

– Я к вам по необычному вопросу. Он меня мучает несколько дней. – Матвеев говорил оживленно, изредка подергивая правым плечом вперед, левым назад. – Не всякий человек может чувствовать себя самым настоящим простофилей.

Арсентьев улыбнулся.

– Что так? – спросил он, стараясь сразу же вывести Матвеева на открытый разговор.

– Чтоб было понятно – начну сначала. Сын у меня бесшабашный вырос. В двадцать шесть лет с пути сбился. От жены ушел, потом запил, работу бросил. Затянула его зеленая змея. С этого времени горе стало спутником нашей семьи. Сначала у матери по полтора рубля в день выпрашивал, но, видно, совестно стало – перестал. – Глаза Матвеева лихорадочно блестели. Он говорил торопливо, время от времени посматривая на Арсентьева. – А потом случилось то, что и должно было случиться… Совершил кражу, теперь в колонии. На три года. Срок большой. Неужели у людей страха нет перед водкой? Чтоб дружки его захлебнулись.

– Он что украл?

– Магнитофон из незапертой автомашины и сумку с продуктами.

– Выходит, водка верх взяла, – сказал Арсентьев.

– Выходит, – согласился Матвеев. – А ведь хорошим парнем был. Фотографией увлекался, плаванием, в кружок рационализаторов на заводе записался. Он радиотехником работал. Мы так гордились им. – Он вздохнул и, кивая угловатой головой в такт своим словам, продолжил уже еле слышно: – Жалко! Не вышло из него ничего путного. За все брался, ничего не достиг и не создал. Даже семьи. Только сейчас об этом говорить уже поздно. Помогите разобраться с другим вопросом… Полагаю, что объегорили меня. Поэтому и сказал, что простофиля.

– Что случилось?

Матвеев ссутулился и замер. От этого он казался еще ниже, чем был на самом деле.

– Дней десять назад, а если точно – двадцать второго февраля, заявился к нам мужчина. – Матвеев вытянул шею и оглянулся на дверь, словно опасаясь, что его рассказ станет достоянием других.

Арсентьев сдержал улыбку.

– «Здравствуйте, – говорит, – граждане». Хоть и одет прилично, а я сразу понял: из колонии. Сказал – от сына нашего. Жена, конечно, за стол приглашать стала. Только не сел – сказал, что за билетами на поезд торопится. Я понял из его слов, что вроде бы в командировке он: за станком для колонии приезжал. О сыне разговор зашел. Сказал, что болеет. На сердце жалуется и на ревматизм. Просил лекарства к завтрашнему дню, если успеем, приготовить. Поверили мы. У Юрки и правда с детства сердце слабое. Договорились, что к вечеру заедет. – Матвеев, словно вспомнив что–то важное, потер большим пальцем лоб. – Забегали мы с хозяйкой. Лекарство нужное, конечно, достали. Чесноку, лимонов купили. Свояк где–то икры красной раздобыл и коробку шоколадного ассорти.

Арсентьев кивками подтверждал, что слушает внимательно.

– Конечно, стриженый явился. На этот раз поужинал с нами. – Голос у