— Похоже, вы меня не поняли, малышка, — отвратительное лицо Дзаго вплотную приблизилось к Франческе. — Если вы будете продолжать в том же духе, то пойдете под суд и сгниете в тюрьме, понятно? — выкрикнул он, и отвратительная вонь из его рта наполнила комнату.

Франческе показалось, что это запах самой смерти. Однако она по-прежнему не собиралась сдаваться, а потому плюнула бесчестному агенту прямо в лицо. Дзаго усмехнулся, но его терпение было на исходе, он с силой ударил Франческу по лицу тыльной стороной ладони. Голова девушки дернулась в сторону, а Казанова в ярости кинулся на помощника инквизитора. Вместе они повалились на стол. Руки Джакомо были скованы, но он сжал кулаки и со всей силы ударил в лицо труса, который посмел поднять руку на его возлюбленную. Оба рухнули на пол под звон разбитого стекла. Из носа Дзаго брызнула кровь.

— Уберите его от меня! — взревел он.

Казанова почувствовал, как его неуверенно хватают руки гвардейцев. Кто-то ударил его по голове рукояткой пистолета, и тут свет померк, мир вокруг исчез, и Джакомо провалился в темноту.

Глава 38

Обвинения

Восседая на скамьях в белых напудренных париках и одинаковых беретах, члены Совета десяти грозно возвышались над обвиняемым. Черные полосы на огненно-алых мантиях казались траурными повязками, предвещавшими смерть каждому, кому доведется предстать пред их судом.

Со своего места в центре зала Джакомо едва различал лица почтенных мужей: его глаза заливала кровь из открытой раны на голове. Где же теперь Франческа, спрашивал он себя, что с ней сделали? Джакомо не беспокоился о собственной жизни, он думал лишь о возлюбленной, с которой его так жестоко разлучили. Возможно, навсегда. А неизвестность в отношении ее участи была особенно мучительна. Закованный в кандалы Казанова сидел за столом посреди роскошного зала и смотрел на знатных венецианцев, в руках которых оказалась его судьба. Некоторые из членов Совета бросали на него взгляды, полные сочувствия, в глазах иных читалось полное безразличие, а несколько человек даже не пытались скрыть откровенное презрение и отвращение. Один из них покинул свою скамью и расположился напротив Джакомо, готовясь изложить имеющиеся у него сведения — это был Черный инквизитор Пьетро Гардзони.

Казанова был о нем наслышан: он знал, что Гардзони обладает большой властью и непомерными амбициями, но до недавних пор не сомневался, что всегда сможет оказаться хитрее его. Как же он ошибся! Но ведь никто не знал о его лодке на причале Сан-Тома, Джакомо был в этом уверен. Значит, проговорился кто-то из своих. Это точно… Но кто?

Мысли лихорадочно кружились в бесконечном лабиринте вопросов, не находя ответа. Кто мог выдать его секрет? Маттео Брагадин? Нет, он никогда бы так не поступил, его верность не вызывает сомнений. Кто-то из его наиболее влиятельных друзей? Марко Дандоло, что сейчас глядит на него с бесконечной горечью? Но откуда бы ему знать о лодке? Нет, это маловероятно.

Вдруг в тот самый момент, когда инквизитор открыл рот, чтобы начать обвинительную речь, Джакомо сообразил, кто еще знал про Сан-Тома. Гретхен! Ведь он самым неосмотрительным образом приводил ее туда, причем совсем недавно. Но почему она решила выдать его, если до этого всегда его защищала? Может, потому что он отверг ее чувства? Или она таким образом мстила ему за Франческу?

Тяжелые мысли переполняли измученный разум Джакомо, но их пришлось оставить в стороне, когда громкий, неприятный голос инквизитора наполнил зал.

— Уважаемые члены Совета, вы видите перед собой зловонную язву на теле Венеции — Джакомо Казанову. Он обвиняется в ереси и оказании сопротивления при аресте. Прежде чем перейти к изложению фактов и следственному разбирательству, я, в соответствии со своими полномочиями государственного инквизитора, прошу удалить присутствующего здесь обвиняемого из зала суда, чтобы он оставался в неведении относительно вынесенного решения до того самого момента, покуда приговор не будет приведен в исполнение. Моя просьба полностью соответствует предписаниям законодательства Светлейшей республики Венеции.

Едва Гардзони произнес эти слова, как стражники уже спешили к Казанове. Джакомо хотел было возразить, но он был слишком слаб, чтобы спорить. Пульсирующая боль в голове не отпускала ни на минуту. Все мышцы тела горели, словно в огне пожара. Во рту пересохло, и язык совершенно не слушался. Из-под красной пелены, застилающей глаза, Казанова продолжал молча смотреть на членов Совета, которые, в свою очередь, тоже не сводили с него глаз.

Подбежавшие гвардейцы подхватили его под руки и вывели из зала. Джакомо не сопротивлялся, только наблюдал, как ученые мужы в мантиях отдаляются от него, становясь похожими на изображение на картине.

Когда тяжелая дверь роскошного зала с грохотом захлопнулась, Джакомо оказался в какой-то темной вонючей каморке. В полной тишине он ждал, пока решится его судьба.

Множество вопросов снова зазвенели у него в голове, но сколько бы ни пытался Казанова найти ответы, ни одно из предположений не казалось ему достаточно убедительным.

В конце концов он впал в полузабытье, повторяя имя Франчески, словно молитву, цепляясь за воспоминания о ней, будто за спасательный круг.

Гардзони улыбался. Он знал, что все теперь зависит от того, насколько убедительной окажется его речь, но благодаря имевшимся у него доказательствам почти не сомневался в успехе. Без спешки и суеты инквизитор перешел к изложению своей версии событий.

— Этой ночью Джакомо Казанова был застигнут на принадлежащей ему лодке за изучением двух сочинений, входящих в Индекс запрещенных книг, — Гардзони выдержал эффектную паузу, а затем продолжил: — Вот они, можете убедиться, — инквизитор подошел к столику, на котором лежали книги, и поднял их в воздух. — «Неистовый Роланд» Лудовико Ариосто и «О нравственной добродетели» Плутарха! Языческие, богопротивные книги, которые полностью соответствуют характеру и поведению Джакомо Казановы. Однако вовсе не эти тексты являются причиной выдвигаемых обвинений. Гораздо хуже то, — произнес он, демонстрируя пачку бумаг, — что у него были обнаружены данные рукописи, содержащие в себе подробные описания бесовских заклинаний и ритуалов, направленных на взаимодействие с дьявольскими отродьями: «Ключ Соломонов», «Талисманы», «Каббала» и «Зекорбен»! Не мне объяснять вам, насколько подобные сочинения опасны для общественного спокойствия и правовых основ Венецианской республики. Кроме того, срочно созванное собрание папского легата, инквизитора и Совета троих мудрецов засвидетельствовало состав преступления, что подтверждается настоящим постановлением, — Гардзони предъявил несколько листов пергамента с печатью Святой инквизиции и подписями перечисленных им лиц. Всем своим видом выражая преданность католической вере, он держал документ с таким благоговением, словно это был как минимум меч архангела Михаила. — Но и это