Я питал здоровое недоверие к спецслужбам, которое полировал и оттачивал долгие годы, сперва в период работы в Специальной службе, затем во время войны, когда был одним из винтиков в их системе. Спору нет, это были умные, находчивые люди, стоявшие, по их собственному мнению, на защите нации и империи. Но хоть они и преследовали благородную цель, их средства зачастую благородством не отличались. Мне, полицейскому, привыкшему руководствоваться принципом главенства закона, их методы нередко казались отвратительными, аморальными и, самое ужасное, — неанглийскими. И все же я испытывал облегчение от сознания, что могу к ним обратиться. Если мы и правда хотим предотвратить согласованную террористическую операцию, их ресурсы нам весьма пригодятся.

Я вкратце изложил Банерджи свою теорию, что между убийством Маколи и нападением на Дарджилингский почтовый экспресс есть связь, что за обоими происшествиями стоит «Джугантор», и добавил, что мы будем просить подразделение «Эйч» оказать нам любую возможную помощь в поисках Сена.

Банерджи помрачнел.

— У вас есть какие-то возражения, сержант?

Он нервно заерзал на сиденье:

— Разрешите говорить откровенно, сэр.

Я кивнул:

— Пожалуйста.

— Вы на самом деле хотите узнать истинные обстоятельства этого убийства?

Подобный вопрос меня удивил.

— В этом и заключается наш долг — в беспристрастном поиске истины, — ответил я. — И именно это мы и будем делать.

— Простите меня, но если таковы ваши намерения, то крайне важно арестовать и допросить Сена, не так ли, сэр?

— Разумеется.

— В таком случае, сэр, я бы рекомендовал вам с осторожностью выбирать, какими сведениями вы поделитесь с подразделением «Эйч». У них репутация людей жестких.

— Вы что, предлагаете мне утаивать информацию от подразделения «Эйч»?

— Я только говорю, сэр, что если Сен вам нужен живым, то нам непременно нужно найти его раньше, чем это сделают они.

Мы притормозили у внушительного административного корпуса. Слова Банерджи звучали у меня в голове. В глубине души я разделял его опасения, но поступить так, как он хотел, не мог. У меня не было выбора — приходилось рассказать подразделению «Эйч» все от и до. Слишком высоки были ставки. И потом, я уже все рассказал лорду Таггерту, а он собирался отчитаться перед губернатором. Даже если я что-то скрою, они все равно это выяснят.

Но теперь у меня возникла еще одна небольшая трудность: как быть с Банерджи? Изначально я собирался взять его с собой на встречу с полковником Доусоном, но теперь засомневался. К тому же Доусон может говорить со мной не так откровенно в присутствии индийца. В конце концов я вышел из автомобиля, а Банерджи оставил дожидаться с водителем.

Войдя в здание мимо двух поникших часовых, я постучался в первую попавшуюся дверь и спросил у младшего офицера, где можно найти полковника Доусона. Тот направил меня в комнату двести семь на втором этаже.

Комната двести семь оказалась просторным служебным помещением открытой планировки. Внутри кипела работа. Здесь располагались рабочие столы дюжины офицеров и их помощников. На одной стене висели на кнопках несколько больших карт Индии, Бенгалии и какого-то города — по-видимому, Калькутты. Карты были испещрены разнообразными флажками, крестиками и кружочками. За общим гулом голосов и пишущих машинок никто не обратил на меня особого внимания. Я поинтересовался у юной и симпатичной секретарши, где можно найти Доусона. Она указала на рабочее место в углу комнаты, отделенное перегородками из матового стекла. Я поблагодарил ее, подошел к перегородке и постучался.

— Войдите, — ответил мне гулкий, звучный голос.

Я повиновался и оказался в густом облаке табачного дыма.

— Полковник Доусон? — спросил я, сквозь дымовую завесу всматриваясь в хорошо сложенного усатого офицера с трубкой в зубах. По моим ощущениям, ему было около сорока. У него была грубая медного цвета кожа и каштановые волосы с вкраплениями седины на висках. Он оторвался от чтения отпечатанного на машинке отчета и взглянул на меня.

— А, капитан Уиндем! — сказал он, привставая, чтобы пожать мне руку. — Прошу вас, садитесь.

Несомненно, он уже знал, кто я такой. В его тоне звучала такая уверенность, будто мы уже встречались раньше. Не то чтобы я удивился. В конце концов, он служил в разведке.

— Могу я вам что-нибудь предложить? — спросил он, поднимая мощную загорелую руку и глядя на часы. — Увы, для крепкой выпивки рановато. Чашку чая? Мисс Брейтуэйт! — громогласно позвал он, не дожидаясь ответа. В дверь просунула голову неприветливая женщина с лицом удрученной лошади. — Пожалуйста, две чашки чая, Марджори.

Женщина мрачно кивнула и исчезла, с силой захлопнув за собой дверь.

— Итак, капитан, — продолжал полковник, — вы, как я понимаю, недавно в Калькутте. Как вам нравится наш прекрасный город?

По-видимому, к встрече он подготовился. Я не исключал, что он уже ознакомился с моим армейским личным делом. Если так, то он знал о моем ранении и демобилизации, а может, даже был в курсе обстоятельств частной жизни. Пожалуй, он мог знать обо мне даже больше, чем помнил я сам.

— Вполне, — ответил я.

— Отлично, отлично… — одобрил он, в очередной раз затягиваясь. — Наверное, у вас еще не было возможности толком осмотреть достопримечательности?

— Я не знал, что здесь есть что осматривать.

Доусон усмехнулся:

— Ну, кому что нравится. Я лично рекомендовал бы вам посетить храм в Дакшинешваре. Это индуистский храм, посвященный богине Кали. Ее называют Разрушительницей, да и выглядит она любопытно. Черна как ночь, глаза налиты кровью, на шее ожерелье из скальпов, а язык вывалился наружу в порыве ярости. Бенгальцы ей поклоняются. Вот и все, что вам необходимо знать о людях, с которыми мы имеем дело. Они приносят ей жертвы. В наши дни — коз и овец, но не всегда они были такими цивилизованными. Есть версия, что город назван в ее честь. Калькутта, город Кали. — Он помолчал, улыбаясь. — Забавно, да? Под внешней современной оболочкой нашего города все еще бьется черное сердце языческой богини разрушения. — Его мысли, казалось, витали где-то далеко. — В общем, — заключил он, возвращаясь к реальности, — думаю, вам понравится.

Мисс Брейтуэйт вернулась с подносом и шумно опустила его на стол, расплескав немного чая из чашек. Доусон взглянул на нее с раздражением. Она ответила ему сердитым взглядом и удалилась.

— Молоко, сахар?

— Нет, спасибо, — ответил я, поднимая чашку с подноса. Там, где она стояла, остался круглый мокрый след.

— Итак, капитан, насколько я понимаю, вам довелось в войну понюхать пороху.

Я кивнул:

— Да, я внес свою лепту. Поступил на службу в пятнадцатом и три года продержался целым и невредимым, а потом немцам улыбнулась удача и они шмальнули мне в голову фугасным снарядом.