— Ада, — шептал я, видя жуткие ожоги и раны. Похоже, влияние не щадило Феникса. С моих рук текли чернила, я пытался и искажать всё вокруг и держать блоки для Адочки, — ты жива? Ответь мне, срочно!

— Жива, — она приоткрыла глаза и от облегчения я чуть не закричал, но пересилил себя и улыбнулся.

— Будь здесь, дальше мы сами, — я оставил лежать её на безопасном расстоянии от влияния и побежал на подмогу Дену. Он вышел из тени и теперь выглядел как черно-серый туман. — Де-не-е-еб!

Он по привычной схеме, должен был сдерживать влияние, служа мне подстраховкой. Тогда как вся основная работа ложилась на мои плечи. С пальцев стекали экзистенциальные чернила — крайняя рабочая мера, и этой особой краской я рисовал на асфальте символы и картины, призванные уничтожить врага. При этом Денеб понемногу пожирал и влияние: отрывал от него кусочки, захватывая собой. Он отнимал силы, отнимал плоть, а я искажал.

Целью служили в первую очередь ядра — я иссушал их, как какой-нибудь изюм, доводил до крайнего состояния и ждал, что они рассыпятся в прах. Так и происходило, медленно, но верно. Только бы Дену хватило сил меня подстраховывать. Он хоть и силён неимоверно, но с таким влиянием вдвоем мы давно не бились, если вообще бились. Спасибо Адочке, она прилично его потрепала.

Я любил такие сражения, и сейчас наслаждался процессом, не боясь быть убитым или раненым. Главное, что наш Феникс в порядке. Влияние истерично сопротивлялось, пыталось достать меня, остановить искажение, но мой дорогой Денеб не зря считался лучшим из лучших — защищал меня то куполом, то черно-серой стеной из самого себя. Он — идеален. Такой же невероятный, как и Ада. Мы — самая сильная команда, все трое.

Шаг за шагом, рисунок за рисунком, влияние угасало, разрушалось и исчезало. Но я упустил самый важный момент — оно было разумным. За секунду до того, как нам удалось добраться до последнего ядра, влияние сжалось, выскользнуло из цепких лап Денеба и тонкой струйкой потянулось ко мне, тогда как основная его часть поднялась выше, забиваясь под крышу дома.

— Ден! Уходи! — крикнул я, размахивая руками, чтобы он меня заметил. Но в таком состоянии и ухватить его сложно, чтобы хоть как-то отвлечь.

Влияние сверкало под крышей, озаряя небо розово-красными всполохами.

— Де-неб! — крикнул я снова, что было сил.

Громыхнуло так, что заложило уши, сверху посыпались осколки, гулом заполнилась вся улица, отовсюду доносились звуки ударов, рядом со мной падали куски кровли, какие-то металлические конструкции. Запахло гарью, кровью и выжженной землей. Денеб! Я прислушался к себе, уворачиваясь от осколков и сквозь дым пытаясь рассмотреть, что происходит. Ден жив. Но собрать его сейчас не выйдет. Нужно возвращаться к Адочке и уносить её отсюда!

Она лежала на спине, совершенно стеклянными глазами, залитыми слезами, глядя в небо, и тяжело дышала. Я опустился рядом с ней:

— Ада? Ада! Ты в порядке?

Она только покачала головой. Слишком сильно пострадала, теперь я видел это отчетливо. Опаленные волосы, обожженна наверняка не только кожа.

— Чем тебе помочь? — попытался выяснить я.

— Ден? — прохрипела она жутко.

— С ним всё нормально. Нам надо уходить. Тут сейчас будет слишком опасно. Влияние взорвалось на крыше дома, пожар начался. Люди собираются, — я приподнял Аду, из её губ вырвался стон боли, сердце у меня сжалось. Бедняжка. — Тише, тише…

Недалеко остановилось такси, на наше счастье оказавшееся рядом. Я махнул водителю, и он тут же сообразил, чем помочь. Вместе мы оттащили её к тротуару, и пока парень готовил машину, я с тревогой осматривал Феникса. Она всё ещё иногда постанывала, так заунывно и трагически, что мне хотелось выть вместе с ней.

— Ада, слышишь меня? — шепотом спросил я, в ответ получил сдержанный кивок. — В больницу тебя нельзя, пожалуй, ни ко мне домой, ни к Денебу пока тоже не получится. Потерпишь немного?

Я ласково погладил её по опаленным волосам, стёр с лица слёзы, которые так и лились из глаз, поднял и уложил в машину. Крикнул водителю адрес запасной квартиры, которую мы с Деном держали на всякий случай, и такси тронулось.

Как нас угораздило так глупо попасться, чуть не лишиться Адочки. Да и Денеб — что теперь с ним, насколько он пострадал? Удастся ли нам избежать наказания и как вообще мы сможем доказать, что просто защищались? Наверняка это всё подстроено, спорить готов, что Сёртун приложил свою руку. Тварь. Нельзя было пускать Гершу на благотворительный вечер, не стоило оставлять Аду одну. Да много чего не стоило! Но я ведь упрямый, я хотел как лучше. И просчитался. Впервые в жизни так сильно просчитался. Думал, что Сёртун не способен на такие пакости, что он успокоился и забыл о том, что было, выкинув меня за пределы экзистенциального сообщества.

Да, я не допускал никакой другой мысли. Вряд ли у кого-либо ещё нашлись силы и возможности, а ещё такой извращенный план, чтобы совершить всё это. Да и врагов кроме Сёртуна у меня нет, хотя бы потому, что любой, даже истинный экзистенциалист, боится Льётольва. А Фениксы не рискнут лезть, их и так мало осталось, а зная мой нрав…

В сердцах, виня в первую очередь себя за недальновидность, я нервно оборачивался на дорогу, посматривал на свои грязные руки и израненную Аду.

Наконец-то мы приехали, я вышел из машины, с облегчением вдохнув прохладного ночного воздуха и открыл заднюю дверь.

— Адочка, потерпи ещё немного. Я тебя вытащу.

Я осторожно взял её на руки и понёс в квартиру. Включать свет не стал — хватало фонарей, освещающих комнату через высокие окна — просто уложил Адочку на диван и добрался до кухни, чтобы достать из морозилки лёд. Это единственное, что могло ей сейчас помочь. Завернув его в полотенце, я прикладывал спасительные компрессы к обожженному телу Феникса, надеясь, что боль от этого немного утихнет. Я смотрел на неё, на мою милую Адочку и страдал вместе с ней, нестерпимо болело в сердце и душа разрывалась на крохотные кусочки, больно впивающиеся во внутренности.

— Ты прости, что мы так поздно, — пробормотал я, потому что не мог больше молчать. — Надо было догадаться, что ты не станешь выполнять обещание и обязательно уйдешь в одиночестве. Это же ты, Ада… Тебя твой этот Герша обидел, наверное?

Она помотала головой, крепко сжимая губы и не открывая глаза.

— Можешь не говорить, но я всё равно уверен в этом. И Ден себя слишком странно повёл, — я замолчал, потому