class="p1">В бесконечных линиях Природы потерян Бог.

Суммировать в знании всезнание,

Воздвигнуть Всемогущего в деятельности,

Создать ее Творца здесь ее сердца было самонадеянностью,

Наводнить космическую сцену совершенным Богом.

Трудясь, чтобы еще далекий Абсолют трансформировать

Во всеосуществляющее богоявление,

В провозглашение Несказанного,

Она приносит сюда славу Абсолютного силы,

Меняет баланс в ритмичном взмахе творения,

С небом покоя венчает море блаженства.

Огонь, чтобы звать вечность во Время,

Делать радость тела такой же живой, как и радость души,

Землю она к соседству с небом поднимает,

Трудится, чтобы жизнь приравнять ко Всевышнему

И согласовать Пучину и Вечного.

Ее прагматизм трансцендентальной Истины

Наполняет тишину голосами богов,

Но в крике один Голос теряется.

Ибо видение Природы за пределы ее действий взбирается.

Жизнь богов в небесах она видит свыше,

Полубог, из обезьяны встающий,

Есть все, что она может в нашем смертном элементе.

Здесь полубог, полутитан ее вершиной являются:

Эта более великая жизнь колеблется между землею и небом.

Мучительный парадокс ее грезы преследует:

Ее энергия в капюшоне заставляет неведающий мир

Искать Радость, которую ее собственная сильная хватка отбросила:

В ее объятиях к своему источнику этот мир повернуться не может.

Ее сила огромна, бесконечна ее действия дорога широкая,

Заблудился его смысл и утерялся.

Хотя она несет в своей тайной груди

Закон и путешествующий изгиб всех рожденных вещей,

Ее знание частичным кажется, ее цель — маленькой;

По почве стремления ее роскошные часы ступают.

Свинцовое Незнание отягощает крылья Мысли,

Ее сила угнетает существо своими нарядами,

Ее действия в тюрьму его бессмертный взгляд заточают.

Чувство ограниченности часто владения ее посещает

И нигде не гарантировано довольство и мир:

Ибо всей глубине и красоте ее работы

Не достает мудрости, что дух свободным делает.

Старое и поблекшее очарование имеет сейчас ее лик

И от него кутает ее быстрое и странное знание;

Его широкая душа просила более глубокой радости, чем ее.

Из ее затейливых линий он искал бегства;

Но ворот ни из рога, ни из слоновой кости

Не нашел он, ни задней дверцы духовного зрения,

Там не было выхода из этого подобного грезе пространства.

Наше существо должно двигаться вечно во Времени;

Смерть не помогает нам, тщетна на прекращение надежда;

Тайная Воля продолжаться нас принуждает.

Нашей жизни отдохновение лежит в Бесконечности;

Она не может закончиться, ее концом является всевышняя Жизнь.

Смерть есть проход, не цель нашей прогулки:

Какой-то древний глубокий импульс продолжает трудится:

Наши души влекомы словно скрытою сворой,

Несомы от рождения к рождению, от мира к миру,

Наши действия продолжают после спадания тела

Старое нескончаемое путешествие без перерыва.

Ни один тихий пик не обнаруживается там, где отдохнуть может Время.

Это был магический поток, что не достигал моря.

Как бы далеко он ни шел, куда бы ни поворачивал,

Колесо работ бежало за ним и обгоняло;

Всегда оставалась задача последующая, чтобы ее делать.

Удар действия и крик поиска

В том беспокойном мире постоянно росли;

Занятой ропот наполнял сердце Времени.

Все было изобретением и беспрестанным движением.

Сотни дорог жить пробовались тщетно:

Тождественность, что принимает тысячу форм,

Старалась бежать от свой монотонности долгой

И сделать новые вещи, что вскоре оказывались подобными прежним.

Курьезные декорации манили глаз

И ценности новеллы полировали древние темы,

Чтобы обмануть ум перемены идеей.

Другая картинка, которая была все той же при этом,

Появлялась на смутном космическом фоне.

Лишь иной лабиринтоподобный дом

Творений и их дел и событий,

Город интенсивного движения связанных душ,

Рынок творения и ее товаров,

Предлагался трудящемуся сердцу и разуму.

Кругом, кончающимся там, где впервые он начался,

Является обрубленный идущий вперед вечный марш

Прогресса по неизвестному пути совершенства.

Каждая финальная схема ведет к плану дальнейшему.

Однако каждое новое отправление казалось последним,

Вдохновленным евангелием, последним пиком теории,

Прокламирующей панацею ото всех горестей Времени

Или несущею мысль в ее окончательного зенита полете

И возвещающей открытие высшее;

Каждая краткая идея, структура непрочная,

Публикует бессмертность своего правила,

Свое требование быть совершенной формой вещей,

Последний конспект Истины, золотую вершину Времени.

Но ничего бесконечной ценности достигнуто не было:

Мир, всегда создаваемый заново, никогда не завершаемый,

Постоянно громоздил половинчатые попытки на попытки утраченные

И смотрел на фрагменты как на вечное Целое.

В бесцельность вздымающаяся тотальность вещей сделанных,

Существование казалось напрасной неизбежности актом,

Борьбою противоположностей вечных

В антагонизма тесно сплетенных объятиях,

Игрою без развязки или идеи,

Голодным маршем жизней без цели,

Или, написанной на доске голой Пространства,

Бесполезной и повторяющейся суммою душ,

Надеждою падающей, светом, что никогда не сияет,

Трудом незаконченной Силы,

Привязанной к своим действиям в вечности смутной.

Там не было конца или ничто еще не могло быть увидено:

Хотя побежденная, жизнь должна продолжать делать усилия;

Она всегда видит корону, которую не может схватить;

Ее глаза фиксированы на том, что за пределами ее состояния падшего.

Еще дрожит в ее и нашей груди

Слава, что когда-то была и которой нет больше,

Или к нам из некоего неосуществленного запредельного взывает

Величие, запинающимся миром еще не достигнутое.

В памяти позади нашего смертного чувства

Греза упорствует более просторного и счастливого воздуха,

Веющего вокруг свободных сердец радости и любви,

Забытого нами, бессмертного в утраченном Времени.

Призрак блаженства преследует ее часто посещаемые глубины;

Ибо она еще помнит, хотя сейчас так далека,

Свое царство золотого покоя и желания довольного

И красоту и силу, и счастье, что были ее

В сладости ее парадиза пылающего,

В ее царстве экстаза бессмертного

На полпути между Пучиной и тишиной Бога.

Это знание в наших скрытых частях мы храним;

Пробудившиеся к некой смутной мистерии призыву,

Мы встречаем незримую Реальность глубокую,

Куда более истинную, чем мировой лик нынешней истины:

Нас преследует самость, которую мы сейчас не можем вернуть,

И движимы Духом, которым мы должны еще стать.

Как тот, кто своей души царство утратил,

Мы оглядываемся на некую божественную фазу рождения нашего,

Иную, чем это несовершенное творение здесь,

И еще надеемся в этом или более божественном мире

Вернуть от терпеливой стражи Небес

То, что из-за забывчивости нашего разума мы упускаем,

Нашего существа счастье естественное,

Нашего сердца восторг, который мы обменяли на горе,

Трепет тела, который мы за простую боль отдали,

Блаженство, к которому наша смертная природа стремится,

Как смутный мотылек стремится к Свету сияющему.

Наша жизнь — это марш к победе, никогда не достигнутой.

Эта волна бытия, по восторгу томящаяся,

Эта пылкая суматоха неудовлетворенных сил,

Эти длинные далекие шеренги вперед устремленных надежд

Поднимают боготворящие глаза к голубой Пустоте,