Мы избегали разговоров о суде. Мама и дядя Тинсли решили жить в мире и согласии и договорились в Рождество устроить представление. Мама исполнила несколько номеров из своего сочинения «Найди волшебство», а потом сказала:

– Ладно, если вы настаиваете, то спою еще.

Лиз прочитала поэму По «Колокола», которая, несмотря на название, была не очень-то рождественской, скорее мрачной. Я прочитала мое эссе о негрофобии, не забывая делать многозначительные паузы. Мама пошутила, что дядя Тинсли должен выкопать старый меч конфедератов, который в семье Холлидеев передавался по наследству из поколения в поколение, и вручить его мне, поскольку у меня есть южные корни.

– У меня от всей этой конфедератской чепухи в городе просто мурашки по спине, – призналась Лиз. – Один из домов на холме действительно вывесил тот флаг.

– Дело не в рабстве, – заметил дядя Тинсли, – а в традиции и в гордыне.

– Только если ты не черный человек, – усмехнулась мама.

– Дядя Тинсли, – сказала я, – может, сыграете на рояле?

Он покачал головой:

– Обычно мы с Мартой играли вместе. Но больше я не играю. – Дядя Тинсли встал. – Я устрою свое представление в кухне.

На обед он собирался сделать запеканку по старому фамильному рецепту Холлидеев и отбивные из оленины с грибами, луком, репой и яблоками.

Когда обед был готов, уже стемнело. Пока мы с Лиз накрывали на стол, мама нашла в подвале бутылку вина. Она наполнила бокалы для себя и для дяди Тинсли, половину бокала для Лиз и четвертушку для меня. В Калифорнии мама любила выпить вечерком немного вина. Она давала мне пригубить чуть-чуть, но сейчас впервые налила вино в мой бокал.

Дядя Тинсли прочитал короткую молитву, поблагодарил Бога за праздник с нами и поднял бокал.

– За Холлидеев!

Мама улыбнулась, и я подумала, что она вот-вот скажет что-нибудь саркастическое, но выражение ее лица смягчилось.

– Забавно, – произнесла мама. – Раньше Холлидеев собиралось очень много. – Она подняла бокал. – За нас четверых. Мы – это все, кто остался.

Всю зиму Лиз оставалась дома с мамой, которая очень серьезно занялась преподаванием. Они читали Германа Гессе и Гарджиева, о котором мама услышала в ее духовном убежище. Она прочитала целый курс об Эдгаре Аллане По. Лиз особенно тянуло к таким стихам, как «Аннабел Ли», «Ворон» и «Колокола», где были строки: «И шелковая грусть не всегда прошуршит каждой из пурпурных занавесок» и «Звону колоколов, что хлынул так музыкально от колоколов, колоколов, колоколов, колоколов».

Дядя Тинси работал над своими геологическими документами, иногда ходил на охоту и раза два возвращался с мертвой крольчихой, привязанной ремешком к капоту машины. Он также энергично взялся давать уроки Лиз, читал ей лекции по математике, геологии и о составе виргинской оранжевой глины, объяснял труды К. Ванн Вудворда и причины, по которым гражданская война не должна так называться.

– В ней не было ничего гражданского, и она должна называться войной между штатами.

Мэддокс не оставлял своих попыток задавить меня автомобилем с новыми шинами, но поскольку со мной никогда не было Лиз, я перестала его бояться и начала даже получать удовольствие от школы. Мисс Джарвис, которая вела ежегодник, а также являлась моей учительницей английского языка, предложила мне работать в ежегоднике, что оказалось гораздо веселее, чем я представляла – веселее, чем находиться в команде оживления. Там было много дел. Мы должны были находить фотографии, писать статьи и рекламы и вести страницу памяти пожилого мужчины, который погиб в автомобильной катастрофе – мисс Джарвис сказала, что в течение года подобное случается очень часто, – и придумывать темы для фотоснимков, например, «Заснуть на посту» или «Простые танцевальные движения».

Тем временем ученики начали привыкать к интеграции. У футбольной команды был ужасный год, там все еще случались сражения между белыми и черными, но баскетбольная команда стала играть лучше благодаря парочке очень высоких черных игроков. Один парень был таким длинным, что его называли Башня. Он был очень хорошим игроком, и ему отвели целую страницу в ежегоднике. Группа поддержки тоже стала больше походить на команду, черные девочки теперь меньше приплясывали, а белые девочки – больше. У матери Ванессы, хозяйки салона красоты для черных женщин, где она также продавала косметику «Эйвон», был голубой «Кадиллак», и она стала возить черных и белых девочек из группы поддержки, в том числе Рут, на игры, которые проходили не в Байлере.

Лиз и мама безвылазно сидели со своими уроками дома, а я стала проводить больше времени в доме Уайеттов. Порка действительно изменила Джо. Он замкнулся и разговаривал еще меньше, чем раньше. Но тут появился пес.

Джо всегда хотел собаку. Дядя Кларенс считал, что собака, которая не охотится, не охраняет овец и просто сидит, поглощая пищу, – пустая трата денег. Однако после порки тетя Эл уговорила его позволить ей взять щенка для Джо, сказав, что собака может кормиться остатками еды. Мы пошли в загон для скота, где Джо взял черно-белого щенка. Тетя Эл объяснила, что в нем есть немного от колли, от гончей и от терьера. Джо возразил, что это чистокровная псина, и дал щенку простую кличку – Пес.

– Повезло тебе! – воскликнула я. – Хотела бы я иметь собаку!

– Пес будет нашим общим, – заверил Джо.

Пес был умным наглым малышом, который повсюду следовал за Джо. Он шел за ним каждое утро к автобусной остановке, и, когда днем тот выходил из автобуса, Пес сидел и ждал его, независимо от погоды. Эта собачонка действительно поднимала дух Джо.

В ту зиму раза два шел снег, и мы с Джо немного покидались снежками с другими ребятами с фабричного холма. Наша компания, включая Пса, прерывала сражение, чтобы обстреливать проезжавшие машины, и все убегали в лес, когда водители вылезали и пытались догнать нас, с криком:

– Возвращайтесь, вы, недоумки!

Если бы не неприятности с Мэддоксом, то можно было бы сказать, что мне в Байлере жилось хорошо.

У меня было очень хорошее предчувствие по поводу суда. Мы дважды встречались с Дикки Брайсоном, поверенным адвокатом. Он был крупным мужчиной, и, хотя его галстук всегда казался слишком туго завязанным, он много улыбался и шутил. Он был игроком-звездой в команде «Байлерские Бульдоги», его фотография висела на стене «Обеды Бульдога», и некоторые люди все еще называли его школьным прозвищем Блиц – внезапное нападение.

Дело было совсем простым, сказал нам Дикки Брайсон, и суд тоже будет простым. На суде он должен будет начать с помощника шерифа, который брал заявление у Лиз, и фотографий, потом вызовет на место свидетеля меня и дядю Тинсли, чтобы мы дали показания о состоянии избитой Лиз, когда она пришла домой, потом он должен будет вызвать Уэйна, чтобы тот дал показания о том, чему был свидетелем, когда возил Лиз и Мэддокса по городу, и в конце он вызовет Лиз, чтобы она изложила свою версию события.