Бот развернулся, направляясь к выпущенным концам. Он и сам по пилотской привычке взял створы по «Семени» и звездам, и Максим исправно выполнил приказ. Так что много времени поиск концов не занял. И это было хорошо. Во рту появился неприятный привкус, заныла правая рука.

Вскоре он увидел слегка разошедшиеся концы, выбрал нужный – благо люминесцентные метки были заметны издалека. Сблизился, свободной рукой захватил трос и подсоединил ко втулке.

Повернуть металлической рукой манипулятора узкие колечки оказалось самой тяжелой задачей. Рука срывалась, Бао шипел сквозь зубы – но в конечном итоге справился.

Манипулятором тепло было не ощутить, но инфракрасные сенсоры уловили мгновенно пошедший от втулки поток жара, когда раскалившийся газ под сверхвысоким давлением заполнил вязальные камеры. На окне втулки замигали огоньки, демонстрируя штатный ход процесса.

– Трос один соединен, – сообщил он по связи. – Мостик, статус?

– Подтверждаю зарастание, – на фоне голоса Максима слышались отдаленные рыдания Джулии. – Кажется, держит.

– Хорошо. Веди меня ко второму.

И вновь короткая перебежка по космосу и несложная, но кропотливая работа с втулкой и тросами. Бао сглотнул, чувствуя, как поднимается к горлу тошнота, а голова наливается тяжестью, и опять вызвал мостик.

– Макс, что я хотел сказать. Не вздумай сам доворачивать парус, о'кей?

– Я сумею, – после паузы ответил Максим.

– Отставить. Пусть Джулия выведет из консервации Родаро, и он этим займется. Как понял?

– Так точно, командир.

На мостике Хельбрант впилась глазами в показатели телеметрии.

– Температура тела тридцать девять градусов, пульс учащен вдвое. Макс, я тебя прошу! Два троса из трех готовы, скажи, чтобы он вернулся!

– Джули, – Михайлов говорил мягко, а руки до белизны костяшек стиснули подлокотники. – Уже поздно.

– Мостик, как слышите? – повторил Бао. – Макс, возможно, тебе придется вести скаф обратно. Он, конечно, горячий, но может пригодиться. Еще две просьбы.

– Слушаю, Мэнхань.

– Разберись, что случилось с вантами. Будет плохо, если обрывы повторятся. Проверь все паруса, если надо – лично.

– Есть. Мать вашу, что стоило ХЕПОС поставить ДУ и на манипуляторы?

– Убедитесь, что втулки держат прочно, прежде чем работать лебедками. Прогони защищенных вязальщиков, пусть зарастят надрывы и проверят все дефектоскопами… ох.

– Это моя работа, – Максим наклонился к экрану. – Мы все сделаем, Бао. Обещаю.

– Хорошо, – невнятно пробормотал пилот. – И это… напомни Хейму позаботиться об Изе, ладно? Он сделает, кэп славный человек… но ты ему напомни.

Воцарилась тишина, пока скаф преодолевал участок космоса между вторым и третьим тросами.

– Макс, – прозвучало с экрана. – На внешние камеры… втулка?

– Мэнхань, ты не закрепил трос! – взволнованно вскрикнул Максим. – Повторяю, трос не закреплен! Не включай!

– Черт… – на панели манипулятор несколько раз неловко дернулся, промахиваясь концом троса мимо отверстия. – Макс… помогай… сложнее, чем с женщиной!

Плечи Джулии затряслись – анабиотика бил беззвучный истерический смех.

– Левее, – выдохнул оперспейсер. – Господи, он еще шутит? Бао, трос левее!

Черная нить медленно вошла внутрь втулки. Манипулятор неуклюже сомкнулся на кольце фиксации. Медленно повернулся. Не отрываясь от втулки, дополз до активатора, замер – и повернул его.

– Есть! – выкрикнул Максим. – Бао, держись! Веду тебя назад!

– Пилот без сознания, – сообщил синт медконтроля. – Тревога! Тревога! Спазм мышц гортани, начата подготовка медкапсулы!

Руки спейсера метались по пульту. Скаф приближался к кораблю, крохотная точка преодолела почти полпути – когда Хельбрант уронила голову на руки, а сигнал тревоги взвыл с утроенной силой и смолк.

– Макс, – произнесла Джулия, не поднимая взгляд. – Не надо. Не возвращай скаф. Пусть лучше так.

Максим бросил только один взгляд на пульт – и коснулся панели, прерывая отработку возврата.

– Замучаемся дезактивировать, – пробормотал он.

В шести километрах от «Семени» медленно плыл ремонтный скаф. Звездный свет играл на лицевой панели, проникая внутрь и отражаясь в зрачках Бао.

Радиационная эрозия медленно, но верно разъедала парус. Через полтора года микродефекты тросов вновь достигли угрожающего уровня, вязальщики не справлялись с их восстановлением, а сопротивление кольца выросло почти до критического уровня. Родаро не стал ждать, пока парус разрушится окончательно, и сбросил его за корму в соответствии с программой полета.

Спейсеры поднимали второй парус с замиранием сердца. Но кольцо раскрылось штатно, тросы выдержали и успешно отработали весь свой срок службы. Не возникло проблем и с парусом три.

На четыреста сорок четвертом году полета был зарегистрирован второй крупный импакт. Ослепительная вспышка расцвела на щите, многослойная броня была пробита, словно лист бумаги. Плазменный импульс и ливень квантов жесткого излучения прошли в опасной близости от корабля, вызвав множество тревожных сигналов на пульте. Поток излучения лишь чудом не ударил ни в одну из вант. Долгую секунду наблюдатели внутри корабля не отводили взгляда от показаний дефектоскопов, прежде чем облегченно выдохнуть.

Третий парус был сброшен не из-за разрушения микроструктур. Просто скорость корабля снизилась настолько, что он служил бы лишь помехой двигателям Дильковского, которые теперь давали больший выигрыш в торможении, чем парусный модуль.

Вновь беззвучно разгорелось прозрачное синее пламя. HD 160691 висела точно по курсу звездолета, гироскопы, компьютеры и маневровые двигатели пресекали любую попытку изношенной махины отклониться от цели. Звездное небо обретало привычный вид, спектр целевой звезды вернулся к нормальному для желтого карлика.

Сорок восьмая вахта столкнулась с растущей нехваткой запчастей. Предохранители, крепеж, изоляция, панели обшивки, гиперлогические блоки, светоленты – склады «Семени» показали дно. Были введены жесткие ограничения, утвердившие ремонт только жизненно важных для звездолета систем. Проблема заключалась в том, что в условиях межзвездного перелета тяжело было назвать систему, которая не являлась бы жизненно важной.

Давно скрылись в пустоте щит, первая ступень, сброшенные паруса и тело Бао. Теперь корабль от набегающей радиации прикрывала лишь вторая ступень – многотонной махиной реактора, сплетением силовых полей и выплюнутыми навстречу потоку струями плазмы. Впрочем, и уровень радиации, и степень импактной угрозы постепенно снижались по мере того, как замедлялось само «Семя».

Щит – когда-то огромное зеркало, теперь – выщербленный эрозией, покрытый оспинами кратеров диск – нагнал тормозящий форвардный зонд, приняв с него и переотправив на «Семя» информационный пакет. Приближаясь к целевой системе, «Тень дуба» сделала несколько нечетких снимков Кементари и ретранслировала обрывочный сигнал локатора щита, отразившийся от полуразрушенного корпуса орбитера НАСА. Это вселяло надежду – но баки второй ступени опустошались чересчур быстро. Слишком много топлива ушло на коррекцию непредвиденного отклонения курса корабля, слишком расточительно расходовали его вынужденно перебранные двигатели. Финишная скорость позволяла кораблю выйти на орбиту газового гиганта, но не целевой планеты, и раз за разом вахтенные спейсеры перепроверяли грозящие экспедиции смертным приговором расчеты.