Восьмая вахта столкнулась с серьезной проблемой. Неожиданный сбой системы жизнеобеспечения привел к тому, что воздух в отсеке оказался перенасыщен влагой. Металлические поверхности запотели, раздражающее «кап-кап-кап» лишало сна.

Угроза была куда серьезнее, чем могло показаться. Парадоксальным образом высокая влажность грозила возгоранием. За панелями и под горючей обшивкой было достаточно контактов, которые могла замкнуть шальная капля, а пожар в герметичном объеме – смертельная опасность, невзирая на все системы пожаротушения. Пак Юн, дежурный бортинженер, трижды прогнала систему кондиционирования через все возможные тесты, а когда те не дали результата – вместе с дронами принялась вручную проверять каждый фильтр с воздуховодом.

Каким образом в блок датчиков угодил клочок гигиенической салфетки, осталось загадкой. Вернее, каким образом угодил, было понятно – правила техники безопасности на космических объектах начинались и заканчивались пунктами о недопущении дрейфа мелких предметов, а вот на ком лежала ответственность за это мелкое нарушение – являлось тайной, покрытой мраком.

Обнаружить программную ошибку, заставившую систему ориентироваться исключительно на показания проблемного датчика и исправно гонять дронов на замену вполне рабочих, оказалось значительно легче – она бы и так обнаружилась при еженедельном мониторинге сетей. Лишнюю влагу спейсеры собрали салфетками и вернули в цикл, пару закоротивших контактов поменяли дроны. Полет продолжился в рабочем ритме.

Пятнадцатая вахта имела дело с человеческим фактором. На пятый год дежурства перепалка между пилотом и инфотехом завершилась двумя выбитыми зубами у пилота и ножевой раной на плече инфотеха. Разбуженный шумом, анабиотик выбрался из каюты, оценил ситуацию и от души впечатал обоих участников ссоры лбами друг в друга. Последние полгода вахты проходили в угрюмом молчании, однако смену пятнадцатая сдала штатно.

Каждые пять вахт проводился масштабный техосмотр. По цепям корабля проносились тестовые сигналы, движущиеся части проходили контрольный прогон, чтобы предотвратить спайку механической диффузией. Детали, надежность которых вызывала сомнение, заменялись и отправлялись на утилизацию. Металлы переплавлялись, органика уходила в наноутилизаторы и синтезные вязальщики. Несмотря на все усилия творцов корабля, полностью замкнуть цикл они не могли – но надеялись, что складов запчастей на борту хватит на восполнение потерь и «Семя» выдержит долгую дорогу до цели.

Двадцать восьмая вахта столкнулась с новым кризисом. Кремнийорганические сальники в системе охлаждения изнашивались быстрее, чем предполагали проектировщики. Возможно, проблема была связана с нерасчетным почти трехвековым воздействием на сложновязаный материал давления и температуры перегретого хладагента в комбинации с жестким излучением вспомогательного реактора. Утечка охладителя грозила гибелью немалой части колонистов. Анабиотик от отчаяния предложил организовать рейс к первой ступени за запчастями, пилот и дрон-оператор молча и сочувственно посмотрели на него.

Две дополнительные вахты были выведены из анабиоза, и при помощи мозгового штурма было найдено решение – стоившее «Семени» десяти ремонтных дронов и подарившее команде много часов незабываемых ощущений. Семичасовая работа, что в малом скафе, что в ремонтном костюме, оставалась в памяти надолго. Не говоря уж о частичном демонтаже системы охлаждения ориентационных поясов второй ступени – опасном, потребовавшем перенастройки двигателей под новый режим работы, расходующий топливо более быстрыми темпами, хоть и в пределах запаса. Но выбора у вахты не оставалось. Криомодули были отремонтированы, пилотские синты загодя в преддверии будущих коррекций подстроились под режим увеличенной тяги, а дополнительные вахты вернулись в анабиоз даже с некоторым облегчением.

Тридцать седьмая вахта выявила снос. Корабль и раньше отклонялся от курса, однако величина отклонения была в пределах погрешности и легко устранялась секундными импульсами корректирующих двигателей. Теперь скорость сноса увеличилась до двух сантиметров в секунду – достаточно, чтобы безвозвратно увести «Семя» от Кементари. Причина сноса осталась неизвестной, хотя основной версией, выдвинутой экипажем, была неоднородность теплового излучения и скорости циркуляции хладагента в отремонтированных радиаторах. Все, что смогли предпринять спейсеры – откорректировать программу полета, периодически выправляя траекторию двигателями. Это означало расход топливного НЗ вплоть до угрожающих величин, но было лучшим решением из доступных команде.

Сорок пятая вахта приступила к подъему парусов.

Корма «Семени» теперь завершалась парусным модулем. Его люки растворились, четыре небольшие ракеты ушли в стороны, выходя из тени щита и увлекая за собой черные нити. Ток от реактора прошел по сверхпроводящим кабелям, и кольцо паруса распрямилось, подставленное набегающему протонному потоку. Углетрубные ванты натянулись как струны – двенадцать тросов удерживали на себе миллионы тонн корабля. Пилот, Бао Мэнхань, аккуратно регулировал натяжение вант, чтобы не допустить опасной для «Семени» качки. Пусть с отстыковкой первой ступени неосторожный маневр уже не был чреват изломом осевого киля, но резкий рывок мог привести к разрыву вант или самого паруса – что было для корабля столь же опасно. Когда кренометр показал отклонение «Семени» на три десятых градуса от вертикального положения, Бао в полном согласии с синтом дал корректирующее натяжение на четыре лебедки, управляющие работой вант по противоположную сторону корпуса…

И три троса из четырех лопнули. Обрывки тросов, ведущие к парусу, резко сократились и бессильно повисли в пустоте, нацеливаясь в сторону от корабля. Обрывки, соединенные с самим звездолетом, также хлестнули в разные стороны, и удар одного из них лишил корабль сенсорной мачты. Затем они вытянулись вперед по курсу, будто протягиваясь к неспешно удалявшемуся щиту.

В первый момент Мэнхань похолодел от ужаса. Затем взяли верх рефлексы пилота, водившего корабли в опасной близости от радиационных поясов Юпитера.

Он торопливо дал слабину на три противолежащих троса, надеясь уменьшить отклонение паруса, и увеличил натяжение ближайших к разрыву. Вернее, попытался. Дефект-монитор тросовой системы тревожно чирикнул, и еще один трос окрасился в желтый цвет – волокна троса начали рваться. Бао спешно уменьшил натяг, снизил напряжение на парусе до минимальной мощности, не позволяющей ему деформироваться, и стер со лба холодный пот.

Корабль сместился влево, когда изменилась точка приложения к парусу равнодействующей силы натяжения, и соответственно наклонился и парус. На доли градуса, но этого было достаточно, чтобы галактический ветер придал ему боковое ускорение. Кроме этого, девять тросов, из которых поврежден как минимум один, сейчас принимали на себя нагрузку, предназначенную для двенадцати.

Напарник Бао, дрон-оператор Максим Михайлов, уже выводил на панель мониторинг всех девяти тросов (несмотря на то, что лично проводил его перед подъемом паруса) и список всех ремонтных дронов, в пределах досягаемости находился ремонтный отсек. Выделил боллом десяток вязальщиков, вскинул руку, выбирая ремонтный протокол – и замер.