Власть Аргуна держалась на поддержке военных, что может объяснить некоторые из наиболее неприязненных отзывов о нем в летописях. Его репутация противника ислама может быть выведена из трех слагаемых. Во-первых, из преследования братьев Джувейни, которым, к несчастью, досталась не такая уж редкая для хулагуидских придворных участь. Во-вторых, из его поддержки способного, но склонного к интригам и непотизму главного министра Сад-ад-Даулы Ибн Хиббата Аллаха Мухасиба Абхари (1240–1291). И наконец, из ничем не подтверждаемой, но приписываемой ему фантастической задумки разрушить Мекку.

Примеры симпатий к исламу, которые проявлял Аргун, приведены суфийским поэтом Ала ад-Даула Симнани (1261–1336). Его повествование содержит его собственные воспоминания о хане, включая один вечер, в который Аргун близко подошел к обращению в ислам. Симнани был надимом Аргуна, постоянно присутствовал рядом с государем, в том числе в битвах, когда они выступили против Ахмеда Текудера. Хотя Аргун крайне настойчиво не давал Симнани покинуть ханскую службу, в конце концов он все же позволил ему удалиться ради религиозного затворничества. Симнани поклялся никогда больше не общаться и не иметь дела с людьми, связанными с двором или правительством. Его уважение к хану было таково, что он сохранил верность этой клятве и 30 лет спустя, когда его опрашивал командир армии мусульман эмир Чопан.

Намерение подорвать авторитет Мекки, создав новую религию, основанную на вере в Чингисхана как нового пророка, и превратить Каабу в пагоду было якобы внушено Аргуну Сад-ад-Даулой. Но нет никаких свидетельств того, что Аргун когда-либо знал об этой идее; кроме того, этот рассказ появился в «Истории» Вассафа более трех десятилетий спустя после его смерти [21].

Именно благосклонность Аргуна к Сад-ад-Дауле подпитывала слухи о его враждебности исламу. Однако его выбор был оправдан: Сад-ад-Даула был крайне способным министром и смог достичь успеха в укреплении экономики. Он добился поддержки хана Аргуна после успешного раскрытия финансовых нарушений двух министров – Буки и его брата Арука, которые в глазах многих были выражением всей порочной сути ханской власти. Ведущая роль Буки в борьбе Аргуна против своего дяди Ахмеда позволила братьям сосредоточить власть в руках нойонов – монгольской военной элиты. Однако их махинации были остановлены, и Аргун назначил еврея-мостоуфи покончить с беспорядком [22].

Роковой ошибкой Сад-ад-Даулы был непотизм, который в мусульманской стране привлекал излишнее внимание к нему и к его семье неверных. Большинство хроник скрепя сердце снисходят до признания его финансовых способностей, однако его репутацию подорвала серия сатирических куплетов, клеветнических историй и неподтвержденных заявлений. «Узри!.. Вот на троне дома Аббаса сидит еврей, наместник и главный управитель. Смотри, как унижен ислам» [23]. После смерти Аргуна чернь бросилась искать главного министра, и начался погром. Местный арабский проповедник Зайн ад-Дин Али собрал толпу для того, чтобы очистить мир от «гнуснейшего народа, который когда-либо обитал на земле», и восхвалял эмира Тугачара, «сверкающие сабли которого напитались их плотью». Ничего не подозревавший министр пришел к нему домой на ужин и угодил в ловушку [24].

Если Аргун не заслужил тех негативных оценок, которые содержат воспоминания о нем, то Гайхату, несомненно, их достоин. Его короткое правление втянуло Иран в новые экономические беды. Пока Гайхату проводил время в оргиях и кутежах, страна подвергалась экономическим экспериментам, выбраться из которых уже было большой удачей. Гайхату известен всего двумя вещами, и ни одна не делает ему чести. Его страсть к молодой плоти – не важно, мужского или женского пола – была ненасытной, и «в его дни не было красавицы, которую не вызывали бы к нему, чтобы его удовлетворить… Его невоздержанность была такой, что в нем не оставалось и знака царского достоинства» [25]. Для оплаты своих дорогостоящих потребностей он предъявлял невыполнимые требования к экономике, и без того ослабленной беспорядками переходного периода.

Среди этих требований значилось введение чао – бумажных денег, которые, хотя и обращались с успехом в юаньском Китае, в Западной Азии были неизвестны и определенно не вызывали доверия. В 1294 году экономическое положение Ирана усугубило опустошительное заболевание скота, известное как йут (джут) [26], и Садр ад-Дин Занджани, первый министр Гайхату, в беседе с послом юаньского двора Боладом убедил себя и своего господина в жизнеспособности введения бумажных денег. Чао наводнили Тебриз, и торговцев под страхом смертной казни обязали совершать операции только ими. Всего через несколько дней после того, как закрылись базары и замерла торговля, было разрешено использовать для купли-продажи еды золото. Эксперимент продолжался два месяца, но его отрицательные последствия длились намного дольше. Тем не менее ввод в оборот бумажных денег привел к заимствованию Ираном из Китая технологии ксилографической печати.

Причиной гибели Гайхату стал его характер. Во время застолья телохранители ильхана по его приказу жестоко избили его двоюродного брата Байду в ответ на мнимое оскорбление со стороны последнего. Байду получил серьезные повреждения, и у него не оставалось иного выхода, кроме кровавой мести; в марте 1295 года Гайхату удавили. Каламбур Вассафа простым языком выразил всеобщее осуждение династии: «Когда правление Гайхату осталось позади, вскрылась и истинная его любовь – задницы» [27].

Весьма удивительно, что помимо порочности Гайхату был хорошо известен своей щедростью и милосердием. Щедрость вернее было бы назвать неряшливым отношением к деньгам, а мягкость, которая в конечном итоге стоила ему жизни, определялась его убеждением в том, что ранняя кончина Аргуна была прямо связана с количеством казненных им вельмож, князей и невинных.

Краткое правление Байду даже не удостоилось упоминания в огромной истории Рашида ад-Дина. Оно облегчило переход трона Хулагуидов в 1295 году к Газану, поскольку тот был потомком Хулагу через Аргун-хана, а Байду – через Тарагая. Произошла рокировка сторонников, смена союзных связей эмиров, а изменник-рецидивист, погромщик Тугачар присоединился к лагерю Газана. Впервые заметную роль стала играть религиозная принадлежность: с призывом встать на свою сторону Байду обратился к христианам, а Газан гарантировал поддержку Новруз-нойону, сыну Аргун-аги, после того как тот недвусмысленно объявил себя суннитом.

ТРЕТИЙ ПЕРИОД

Третий период хулагуидского господства открывается фигурой Газан-хана и завершается преждевременной смертью молодого Абу Саида, не имевшего потомков мужского пола, а потому не оставившего наследника. Именно по этой причине история государства Хулагуидов завершилась не в период упадка, как это обычно бывает, а в зените своего благоденствия. Последние три ильхана – Газан, его брат Олджейту и сын последнего Абу Саид – были мусульманами, а их правление часто считается золотым веком. Это определение, однако, должно указывать скорее на хаос и жестокость смуты, последовавшей за смертью Абу Саида.