писались в период беспрецедентной по своим масштабам антисталинской истерии как у нас в стране, так и за рубежом. Между тем в современной российской историографии существует как минимум три разных подхода в оценке причин этого конфликта.　

Одна группа историков (Т. В. Волокитина, Г. П. Мурашко, А. Ф. Носкова, И. И. Орлик[236]), опираясь на документы Отдела внешней политики ЦК ВКП(б), который под руководством его главы секретаря ЦК Михаила Андреевича Суслова готовил новое совещание Коминформа, выдвинула версию, что Москва, решившая полностью перейти от проведения прежней политики «национальных путей к социализму» к насаждению в восточноевропейских странах единообразия по советскому образцу, еще на рубеже 1947–1948 года запланировала смену руководства четырех компартий, в частности Владислава Гомулки, Рудольфа Сланского, Матьяша Ракоши и Иосипа Броз Тито. И, по данной версии, советско-югославский конфликт возник именно как часть предполагаемой «кадровой революции», намеченной в центральном аппарате ЦК ВКП(б).　

Другие историки, в частности Ю. Н. Жуков[237], выдвинули версию, что советско-югославский конфликт был сознательно организован Москвой, так как И. В. Сталин, получив в начале января 1948 года разведданные о предстоящем создании Западного союза в составе Франции, Великобритании, Нидерландов, Бельгии и Люксембурга, решил дать западным «партнерам» некий знак, что он не хочет наращивать блоковое противостояние и готов на улучшение отношений и взаимные уступки с ними. Согласно данной версии, с этой целью Москва отказалась от намерения создать федерацию коммунистических режимов на Балканах и сознательно предприняла атаку на белградский режим, который выступал главным инициатором создания Балканской федерации. Причем, подвергнув маршала И. Броз Тито очень жесткому и публичному остракизму, И. В. Сталин якобы рассчитывал на то, что Запад пойдет на ответные уступки Москве, вплоть до передачи Западного Берлина под полный советский контроль.　

Наконец, третья группа авторов (Л. Я. Гибианский, В. К. Волков[238]) уверяет, что конфликт Москвы и Белграда не имел никакого отношения к созданию Западного союза, а уж тем более к политике «национального курса строительства социализма», поскольку все вожди КПЮ, прежде всего сам И. Броз Тито и Э. Кардель, были вовсе не сторонниками, а, напротив, самыми активными противниками означенного курса и в практической работе по строительству социализма жестко следовали по советскому пути. Основной смысл советско-югославского конфликта состоял в том, что именно И. Броз Тито впервые покусился на лидирующую роль Москвы в мировом рабочем и коммунистическом движении, стал реально угрожать внутриблоковой консолидации и предельной мобилизации всех стран советского демократического лагеря против лагеря империалистов, став, по сути, агентом мировой буржуазии. Именно поэтому показательный разгром югославской «ереси» или «титоизма» должен был стать самым действенным механизмом усиления советского контроля над державами «народных демократий», укрепления в правящих компартиях внутрипартийной дисциплины и восстановления единства внешнеполитического курса всех держав социалистического лагеря, а также сохранения предельно жесткой иерархической структуры всего советского блока во главе с Москвой. И в этом ключе указанная группа авторов рассматривает советско-югославский конфликт как первый крупный раскол во всем «социалистическом лагере».　

Как считают многие историки, непосредственным поводом для возникновения советско-югославского конфликта стали три события, предпринятые руководством Югославии и Болгарии без согласования с Москвой. Во-первых, в начале августа 1947 года Иосип Броз Тито и Георгий Димитров публично заявили о фактическом парафировании болгарско-югославского «Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи», подписанного в словацком городке Бледа[239], что шло вразрез с личной просьбой И. В. Сталина подождать с этой процедурой до тех пор, пока в ноябре 1947 года не вступит в законную силу мирный договор с Болгарией, который был подписан в феврале того же года на Парижской мирной конференции.　

Во-вторых, в самом начале января 1948 года Георгий Димитров в интервью иностранным журналистам публично заявил о твердом намерении Софии и Белграда создать на Балканах большую федерацию южных славян. Возможно, с учетом давних разногласий из-за «македонской проблемы» сама идея создания Балканской федерации была своеобразной формой растворения этого этно-территориального конфликта в тесное сотрудничество двух держав в рамках общей федерации. Более того, авторы этого проекта предполагали, что Болгарско-Югославская федерация в будущем могла бы стать центром притяжения всех других балканских и дунайских государств. Первоначально советское руководство отчасти поддержало мягкий (конфедеративный) вариант Балканского союза, предлагавшийся Г. М. Димитровым. Однако вскоре из-за жесткой позиции маршала И. Броз Тито, который в грубой форме стал настаивать на радикальном, а по сути унитарном, варианте новой федерации, советская сторона резко охладела к этим планам, поскольку это создавало реальную угрозу перемещения центра восточноевропейской политики в Белград и появления на Европейском континенте нового центра силы в социалистическом лагере, что, безусловно, вряд ли устроило Москву. Между тем инициаторы создания Балканской федерации, развивая свои давние мечты, стали вынашивать куда более глобальные планы включения в состав этой федерации Румынии, Венгрии, Албании, Польши, Чехословакии и даже Греции. Таким образом, Белград и София де-факто бросили вызов тем договоренностям о разделе сфер влияния в Европе, которые уже были достигнуты в «Процентном соглашении» У. Черчилля и И. В. Сталина, а чуть позднее оговорены в ялтинских и потсдамских соглашениях. Именно об этом, а также о других ошибках лидеров балканских государств И. В. Сталин заявил Г. М. Димитрову сначала в приватной шифротелеграмме, а затем, в конце января 1948 года, публично — в редакционном заявлении газеты «Правда». Здесь было прямо заявлено, что такая федерация Югославии и Болгарии будет «ложной» и «искусственной» и что обе «эти страны нуждаются не в проблематичной и надуманной федерации или конфедерации и не в таможенной унии, а в укреплении и защите своей независимости и суверенитета путем мобилизации и организации внутренних народно-демократических сил».　

В-третьих, Белград, давно вынашивавший планы создания Албано-Югославской федерации, опять же вопреки личной просьбе И. В. Сталина, которую тот высказал во время двух личных бесед с Милованом Джиласом на рубеже 1947–1948 годов, стал форсировать этот процесс и, обманно заявив лидеру албанских коммунистов Энверу Ходже, что данное решение согласовано с Москвой, ввел на территорию Албании югославскую дивизию, которая была расквартирована на албано-греческой границе, что, естественно, создало ненужную напряженность в самой Греции, где вовсю шла кровавая Гражданская война.

Таким образом, как считают Л. Я. Гибианский и В. К. Волков, Кремль столкнулся с очень тревожной ситуацией, когда «лидеры уже утвердившихся коммунистических режимов, твердо поддерживавшие общий курс блоковой политики, вместе с тем, когда дело касалось их специфических локальных или региональных интересов, обнаружили явную склонность к самовольным действиям, не санкционированным предварительно советским патроном, причем во внешнеполитической сфере, в области взаимных отношений»[240].　

Понятно, что в этой ситуации болгарские и югославские товарищи были срочно вызваны в Москву, где в начале февраля 1948 года на тайной трехсторонней встрече И. В. Сталина, В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, А. А. Жданова и М. А. Суслова, а также замминистра иностранных дел СССР В. А. Зорина с членами Политбюро ЦК БРП и КПЮ Георгием Димитровым, Трайче Костовым,