позиции медленно-медленно, волнами (каждая следующая — сильнее и дольше предыдущей) отдавая мое тело во власть боли… Это как схватки, наверное: конечно, я не рожала и могу судить только по статьям из интернета и рассказам других людей, но сравнение в голову лезет именно такое. В любом случае, боль не постоянна и не одинаково сильна.

Олег прошивает плоть хирургической иглой — это самый болезненный момент. Он длится пять секунд или около того: легко можно посчитать.

Раз… Два… Три… Четыре… Пять…

И когда считаешь, становится легче, если честно: понимаешь, что этому есть конец. А вот если не считать — застреваешь в моменте, и секунды превращаются в невыносимую вечность.

Затем — короткая передышка, во время которой я могу разжать зубы и кулаки и выдохнуть.

Потом мужчина вытягивает нить сквозь сделанный прокол. Это — уже чуть дольше, секунд десять. Но зато не так больно. Скорее какое-то неприятно-тянущее ощущение. Словно отдирают липкий скотч. Или вырывают с корнем волос откуда-то из кожи — долго-долго… На самом деле, очень странные ощущения, которые практически не с чем сравнить.

Может, нечто подобное чувствуют пациенты на операционном столе, когда наркоз вдруг перестает действовать? Я пару раз читала о таких откровенно жутких историях…

Еще передышка.

Новый прокол.

И чем дальше — тем сложнее переносить боль.

Когда Олег заканчивает третий крест на правом бедре — я невольно вскрикиваю. Мужчина снимает ватным диском выступившие капли крови, а другой ладонью накрывает мои губы:

— Тихо…

Я мычу и дергаю головой, чтобы освободиться.

— Хочешь что-то сказать? — спрашивает Олег строго. Я киваю. Он убирает ладонь. — Слушаю тебя.

— Слишком больно… Может, дальше не надо? Пожалуйста…

— Между мастером и его нижней нет слова «пожалуйста», — мужчина качает головой. — Есть стоп-слова. Помнишь их?

Киваю.

— Но на твоем месте я бы немного повременил с тем, чтобы прерывать сессию. Ты можешь сделать это в любой момент. А все самое интересное только начинается…

— Что — интересное? — спрашиваю я жалобно.

— Сейчас узнаешь, — Олег ухмыляется, откладывает иглу и нить и отходит от меня вглубь игровой комнаты, а я наблюдаю за ним, широко распахнув глаза, пока по моему правому бедру снова сочится кровь.

Что он задумал, черт возьми?!

Через несколько мгновений Олег возвращается ко мне с какой-то маленькой, поблескивающей золотом штукой в руках и… чем-то еще.

— Что это?! — спрашиваю я взволнованно.

— Ты снова забыла про правильное обращение, — с укором говорит мужчина.

— Простите, мастер, — лепечу покорно.

— Это вибропуля, которую я собираюсь засунуть в твое влагалище, — отвечает он прямо и откровенно, без обиняков и прелюдий.

— Ясно, — я тут же чувствую, как голос, воля и разум окончательно меня покидают…

— А еще я все-таки последую твоему совету и завяжу тебе глаза. Пожалуй, ты слишком нервная даже для первой сессии с иглами, — он качает головой. — Так тебе будет проще расслабиться и сосредоточиться на ощущениях. Ты посмотрела, ты поняла, как это… пока достаточно. Слишком много страха — слишком мало удовольствия. А я хочу, чтобы ты обкончалась и умерла от удовольствия и боли на этом чертовом кресле…

— Спасибо, мастер, — я киваю, захлебываясь собственными благодарностью и обожанием, а в следующее мгновение Олег одевает на мою голову темную повязку, полностью закрывая обзор.

Теперь я вся — сплошной комок нервов. Теперь я могу только прислушиваться, чувствовать, ощущать кожей…

Это пугает, но одновременно с этим чертовски пьянит, тем более что Олег не торопится переходить к решительным действиям, посвящая довольно-таки долгое время неторопливым ласкам и поцелуям…

Единственное, что действительно тревожит в эти минуты, — мое собственное бедро, которое начинает болеть все сильнее и сильнее по мере того, как действие анестетика полностью заканчивается.

Я собираюсь уже было сообщить об этом мужчине, но тут чувствую его пальцы между своих ног, на половых губах и вспухшем клиторе, и приятные ощущения мгновенно перекрывают болезненные — хотя бы на время.

Тело реагирует так, как и должно: я быстро и обильно теку, Олег пачкает пальцы в моей смазке и уже через пару минут загоняет в меня палец или два — я не понимаю точно, чувствую только, что он внутри… Щекочет, царапает, растягивает нежные стеночки, подготавливая меня изнутри к вибропуле. Я выгибаюсь, насколько позволяют наручники и наножники, громко стону, инстинктивно, но совершенно безуспешно пытаюсь свести бедра вместе…

И тут он вставляет в меня вибропулю — сразу на каком-то мощном режиме, так что тело сразу сотрясает изнутри, всего несколько секунд на пороге рая — и я кричу, чувствуя, как меня моментально накрывает оргазм.

— О боже… о боже… — хриплю в лихорадочном бреду.

Вибрация ненадолго становится меньше, но потом снова постепенно нарастает, приближая меня к новой волне кайфа.

Боль в бедре забыта.

Забыт страх.

Я ничего не вижу — только ощущаю. И мои ощущения мне нравятся.

Олег просто мастерски умеет отвлекать меня и переключать внимание. О том, что у нас сессия с хирургическими иглами, я вспоминаю только тогда, когда мое левое бедро прошивает чистой, незамутненной болью эта самая игла. Я кричу, дергаюсь на кресле, одновременно чувствуя вновь нарастающую вибрацию внутри своего тела, а потом Олег накрывает мои пересохшие губы поцелуем — и я как будто исчезаю.

Пропадаю.

Растворяюсь где-то между удовольствием и болью.

Они по-прежнему здесь: и боль, и удовольствие. Я чувствую их одновременно, но уже не могу разделить. Они становятся частью меня, а я — частью их. Они сливаются внутри моего тела, становятся единой симфонией счастья и ужаса. Вибропуля долбит меня мощной вибрацией. Игла пробивает плоть. Кровь струится по коже. Мазнув по моему дрожащему бедру пальцем, Олег засовывает палец мне в рот, и я чувствую на языке соленый вкус собственной крови. Это странно. Это пугает и пьянит. Это — за гранью.

Я взрываюсь новым оргазмом.

— Моя послушная девочка, — шепчет Олег мне в самое ухо, касаясь влажными губами распаленной кожи, но для