Мне тогда показалось это полным бредом, о чем я ему и сказал. Перестал отвечать на его звонки. Но недавно я прочитал, что подобные «законы» для случаев государственного грабежа действительно существуют. Понял, что от такого Козлова зависит, с каким «законом» мы встретимся завтра. Мы для того и содержим этих бездельников, чтобы они ломали наши жизни. Как-то я прочитал о преступной группе депутатов одного города, которые убили пенсионерку из-за квартиры. Они — миллионеры, «бугры», она — одинокая женщина, у которой, кроме хорошей квартиры, ничего не было. Этих посадили в порядке исключения. Мне так все было противно, что как только Козлов отстал, я выбросил его из головы.

Несчастные мы люди: не хотим примерять на себя чужие катастрофы, чтобы не чувствовать себя еще более несчастными. Но именно это и требуется для безопасности.

Я бросился к телефону и почти простонал:

— Сережа, я кое-что вспомнил. Извини, но мне очень трудно с этим дотерпеть до утра.

— Буду счастлив поболтать с вами на ночь. Еду.

Странно, этот мой неожиданный новый знакомый за время последних испытаний стал для меня вторым по значимости человеком после Антона. И не потому, что берется что-то решать и кого-то разоблачать. Тут, надо отметить, больших успехов пока нет. Но есть в Сергее то, чего я, возможно, еще не встречал в людях. Позитивная отвага, уверенность, часто против всякой логики, умение слышать не только слова. Его жуткий опыт, который он несет с полной жизнерадостностью, меня поражает. В моем отношении к этому парню есть умиление взрослого к сообразительному ребенку и уважение ученика к хорошему учителю.

Сережа внимательно меня выслушал, допил свой чай, доел варенье из вазочки. И заключил:

— Только вы, Андрей Петрович, могли посчитать эти обстоятельства недостойными вашего просвещенного внимания. Но я вас и за это ценю. За такое прекрасное, благородное высокомерие. Ну, да. Где вы — со своим интеллектом, происхождением, настоящими интересами, и где вороватый депутат с пузом? Кстати, у него большой живот?

— Да, — со смехом подтвердил я.

— А его дворец — это шпили за крепостной бетонной стеной? И на них кресты и пятиконечные звезды?

Сережа умудрился жестами и выражением лица изобразить и хозяина, и его богатства. Это было так смешно, что я совсем забыл, что речь, возможно, идет об истреблении моего рода.

— Представляю себе, в каком шоке будет полковник Земцов, — сказал Сережа, — когда узнает, что вы прямые угрозы из-за дома посчитали ничего не значащей ерундой. Я вас знаю, понимаю, насколько это естественно — пойти по следу тревожных ощущений, связанных с давними сложными отношениями с близкими людьми. Как переживать то, что вы знаете об этих людях. В какую панику может привести вторжение в ваши документы, открытия, связанные с неприязнью людей своего самого близкого круга. А тут просто постороннее, хамоватое говно, для которого угрозы — единственный способ заявлять о своем существовании.

— Все так, но я добавлю еще для полковника Земцова. Сколько лет я являюсь владельцем нашего особняка, столько же времени мы подвергались наездам. Кто только не предлагал мне самые дурацкие сделки. А угрозы… Это же менталитет. Когда-то у нас жил кот, Настя его подобрала. И он задушил курицу у соседа, как тот решил. Мы ни с какими соседями близко не общались. Но к нам прибежал мужик с ружьем и кричал моей кроткой Насте, что он нас всех перестреляет, а детям ноги переломает. Невозможно все это принимать к сведению, держать в голове и при этом продолжать человеческое существование. А тут вообще чиновник при кресле, власти, на виду и под законом. Все эти угрозы я мог расценить лишь как пустую попытку принуждения. Вспомнил, когда прочитал про депутатов, убивших пенсионерку из-за квартиры. Они ведь тоже на виду и под законом были. Казалось бы, самые уязвимые люди. Но у нас все бывает наоборот.

Сережа улыбнулся, кивнул, затем, посмотрев что-то в интернете, сделал звонок:

— Слава, дело Автандила Горадзе точно ушло в суд? Посмотри с утра. Если да, его можно будет вернуть для дополнительного расследования? Отлично. Вот прямо сейчас наткнулся на связи его самого и его авторитетного папаши с областной думой. Точнее — с неким Петром Козловым. При чем тут это — завтра при встрече. До нее поищу что-то более конкретное. Главные версии событий вокруг семьи Серебровых мой клиент вспомнил только сейчас. Главные они — на мой взгляд, но не на его. У меня появилось предчувствие, что аффект Горадзе накрывается медным тазом. Между нами пока.

Сережа закончил разговор и повернулся ко мне:

— Вы поняли, Андрей Петрович, какая из ваших версий кажется мне по-настоящему значительной. Первая, конечно, тоже серьезная и важная. Я бы выбрал ее, если бы писал роман. Но в этом деле, на мой вкус, она слишком романтичная. Любовь на фоне промысла акул. Но я проверю все, не беспокойтесь.

Я забрал Антона из больницы и привез его в московскую квартиру. В свете новых обстоятельств удобный и уединенный дом его отца стал наименее безопасным местом. У Антона была в гипсе правая рука, он всю дорогу морщился и вздыхал, объяснил это тошнотой и головокружением.

У ограды дома нас встретила Мария. Она была такой же бледной, как и он. Они даже не улыбнулись, ничего не сказали, не прикоснулись друг к другу. Просто смотрели так, что связь этих взглядов не смог бы разорвать никто. Я отвернулся и посвистел воробьям на ближайшей ветке. Мы уже знали, что Кристина дома, на работе ее попросили написать заявление по собственному желанию.

— Иди, — услышал я слова Марии. — Если что, я сразу прибегу.

Она отошла от Антона и сунула мне в руку сумку-холодильник.

— Там еда на сутки для двоих. Я написала для Кристины, в каком порядке, как разогревать, что с чем. Ей тоже полезно питаться правильно и по графику. А я пойду собирать и готовить на следующий день. Может, и завтра она ко мне выйдет, чтобы забрать. Им нужен покой.

Антон посмотрел на нее с тоской. Я бодро сказал:

— Всегда готов поработать при вас поставщиком обедов. Честь имею, ребята. Не грустите.

Довел Антона до подъезда, вручил ему сумку:

— Звони, дверь чужим не открывайте, по телефону о планах не стоит говорить. И до связи.

Когда я вернулся к машине, Марии уже не было. А ее лицо не оставляло меня в покое всю дорогу. Страшная сила — не красота, а красота, освещенная умом, чувством и способностью к страданию. Никогда не видел такого выразительного и сложного человека, как Мария. Вот где главная несправедливость жестоких судеб. Самые свободные и независимые люди попадают в самые крепкие капканы. Они способны подняться над всеми предрассудками, условностями, правилами, неписаными законами — и опутают цепями друг друга. Закуют и наложат печать даже на раздельное дыхание. Такое счастье — любовь сильных духом и умом. Никто не обязан преподнести им на блюдечке свободу выбора и покой. Они всегда виноваты перед всеми.