А я… Я по-прежнему благодарю судьбу за то, что жизнь стала такой невыносимо сложной. За то, что рухнули все принципы и идеалы. У меня столько аргументов за.

Я был верен Кристине, не переоценивая ее женских и человеческих качеств. Она в большей степени норма, чем большинство. Я и сейчас так думаю. До брака были, разумеется, другие женщины. Достаточно для того, чтобы сделать окончательный вывод, основанный на самом подробном анализе. Самая большая иллюзия — то, что одну женщину можно заменить другой. То, что они в главном похожи.

И вдруг ты неожиданно встречаешь женщину после множества других, и с потрясенным изумлением понимаешь, что есть она и все остальные. Что она в самых мелких, физиологических деталях ни на кого не похожа. Что ее создавала природа именно для тебя. Да, полагаю, что начало рокового родства именно в этом: в физическом притяжении. А потом тебе открывается пленительная душа. Она вступает в борьбу с твоей, но это такой полезный, такой нужный, такой полноценный контакт. И сложный характер, и привычки другого одиночества привлекают и завораживают, кажутся необходимыми и важными, как шипы вокруг дивной красоты и аромата роз.

Я так глубоко задумался, что очнулся, когда было далеко за полночь. Прислушался: в квартире тихо. Обычно по ночам из спальни доносятся звуки то телевизора, то радио. Кристина жалуется на бессонницу, иногда засыпает, оставив все включенным. Я, преодолевая себя, подошел к закрытой двери. Я здесь для того, чтобы что-то знать, пытаться держать видимость, что все под контролем. Но как же тяжело нарушать границы другого человека, когда между вами уже пролегла нейтральная территория войны.

Я приоткрыл дверь. Горел только ночник у кровати. Кристина лежала на спине с открытым ртом. Обычно она храпит в таком положении. Я напряженно прислушался. Мне показалось, прошло много времени. Но она не шевелилась, дыхания я не улавливал. Подошел к кровати. Господи! Она не дышит!

Я потряс ее за плечо, потрогал лоб. Она теплая, но я по-прежнему не могу уловить дыхание. Вытащил телефон из кармана, начал набирать номер Кольцова. И тут Кристина невнятно проговорила:

— Куда ты звонишь? Я сплю. Уйди.

Я зажег верхний свет, всмотрелся в нее. Выглядела Кристина ужасно. Лицо опухло, глаза совершенно бессмысленные.

— Кристина, ты не в порядке. Что случилось? Что ты пила? Я не уйду, пока ты мне не скажешь, что ты пила и где ты это взяла.

— Лекарства. От депрессии. Взяла у Лионеллы. Мать ее водит к психиатру, он выписывает. Запила травой. Все? Допрос окончен? Оставь меня в покое. Впрочем, можешь вызывать любимую полицию. Только я закроюсь на ключ. И тогда точно допью остальное.

Я вышел, закрыл дверь за собой с облегчением. На сегодня эта пытка закончена. Анонсирован новый этап, похоже. Шантаж самоубийством.

Сергей побывал в тихих, скорбных местах. В муниципальной нищей больнице и в таком же нищем детском доме. Все, с кем он общался, говорили благостными, смиренными голосами. Умело уходили от неудобных и конкретных вопросов. И одинаково просветленные улыбки, когда речь заходила о садовнике Германе, который снабжал их овощами, фруктами и ягодами.

— Совершенно бесплатно? — спросил Сергей у главврача Смирновой.

— Конечно! Откуда у нас деньги на все это?

— Может, он обращался к вам за помощью по здоровью? Такая трагедия в прошлом.

— Да, я в курсе. В детали не вдавалась, знаю только от Германа. Его несправедливо обвинили в поджоге, когда сгорела вся его семья. Был в психбольнице. Там, конечно, нормальным лечением не занимались.

— Он чем-то болен?

— У Германа тяжелая, прогрессирующая трофическая язва на ноге. Она усугублена стрессами, нарушено кровообращение. Опасности для жизни нет. Но это постоянная, изнурительная боль. Наши врачи, конечно, помогают по мере сил.

— Какие-то процедуры, операция, обследования?

— У него нет на все это времени, он работает круглосуточно без выходных. И не потому, что кто-то заставляет. Просто ему так легче. Мы помогаем ему препаратами. Если честно, то для обследований и процедур у нас нет оборудования.

— Выписываете рецепты на лекарства?

— Странные вопросы. Нет, не выписываем. От поместья Катерины до ближайшей аптеки два часа езды. Герман, конечно, не поедет, у него агорафобия — страх людных мест, как следствие перенесенных страданий и вынужденной изоляции. Он просто получает у нас необходимые препараты в зависимости от состояния.

— Что за лекарства?

— По названиям не смогу вас сориентировать. Разные специалисты выделяют из наших запасов. Но это для нормализации кровообращения, противовоспалительные, болеутоляющие и успокоительные средства.

— Насколько сильные болеутоляющие?

— Разные. В том числе и самые сильные. Боли трофической язвы бывают невыносимыми. Вижу, вы человек понимающий и доброжелательный. Поэтому объясню кое-что, между нами. Сильные препараты из списка лимитированных средств уже выписаны нашим постоянным больным. Кому-то не пошли, у кого-то вызвали опасный побочный эффект, кто-то отказался или не успел принять, потому что умер. Мы, конечно, не списываем и не уничтожаем такой важный для многих запас. У нас поступления нерегулярные, сбои постоянные. А речь о том, без чего кто-то погибнет в муках. Вот из таких запасов мы и помогаем нашему помощнику.

— Я понял. Спасибо вам за беседу и вашу доброту.

В детском доме беседа была в целом такая же. Директор Дмитриева говорила банальности четким и громким голосом, в отличие от своих подчиненных. Охарактеризовала Германа как «сочувствующего и небезразличного человека». Если овощи какие-то детский дом получает по казенным каналам, то фрукты и ягоды полностью от Германа.

— Герман — опытный фермер, если вы не в курсе. В реестре фермеров. Его продукция сертифицирована, излишки он продает на рынке. Нам все бесплатно, — объяснила Дмитриева.

К списку продуктов, которые он привозит, она добавила сладости и игрушки. Покупает это он на свою зарплату. По поводу бартера «овощи — лекарства» Дмитриева возмутилась:

— Какой бартер? Это что, бизнес? Речь о милосердии, если вы в курсе, что это такое. Иногда Герман соглашается у нас пообедать или поужинать, но только потому, что хочет подольше побыть с детьми.

— Он привязан к кому-то конкретно?

— У нас это сложно и противоречит педагогическим принципам. Но есть девочка, которую матушка Катерина иногда берет на пару дней. Герман говорит, что обратился к ней по поводу того, чтобы она оформила опекунство над девочкой. Матушка Катерина пока думает.

— Как зовут девочку?

— Обычно мы не разглашаем такие вещи, но раз вы работаете с полицией… Варя Пескова, двенадцать лет. Извините, больше не могу уделить вам времени. Да и сказала я все что могла.

После детского дома Сергей проехался до особняка Катерины. Обошел вокруг. Рядом с оградой у заднего двора обнаружил огромный старый дуб. Оглянулся, не видит ли кто, и взобрался в переплетения его могучих ветвей. Отличный наблюдательный пункт. А там, в тенистом царстве Катерины, дорожки, как в замке Кафки. Они все ведут друг к другу и только две — к воротам.