– Так это твоих поганых рук дело?!

– Ну да, моих. Ты можешь, конечно, попытаться заявить на меня. Но это будет пустая трата времени. Улик никаких. Доказательств, свидетелей – тоже. Да и я тебе ничего не говорил – меня здесь вообще не было. А вот ты точно сядешь. Не знаю пока, по какой статье, – их у тебя целый букет, бери – не хочу. Все зависит от следователя, от начальства. Но знай, что это тебе месть за все: и за Индуса, и за «Парадиз», который ты крышевал.

– Что ты меня на понт берешь, сопляк? Ничего у них нет. Ну, повязали меня там. И что? Полечу со службы. Может быть, с конфискацией. Какая зона? Не рассказывай сказок!

– Какой ты забывчивый. А как насчет пропавших из участка улик и документов по делу об убийстве в «Парадизе»? На них, между прочим, твои отпечатки. А еще следствие случайно обнаружило папочку с интереснейшими бумагами. Там и про твои дела с Лаврецкими, и про крышевание предпринимателей.

Глаза Гандыбина налились кровью, он как рыба хватал ртом воздух, но от возмущения ни слова выдавить из себя так и не смог. Анкудов между тем продолжал:

– Но это все мелочи. Подумаешь, обычное дело – коррупция на местах. Сейчас этим никого не удивишь. Сегодня не крадут только из принципа. Или если нет возможностей. Самое интересное другое. Короче, есть одна флешка, на которой ты резвишься с одной из этих рабынь из «Парадиза». Ее интервью теперь на всех каналах крутят. Девчонка о тебе ой как много нехорошего наговорила. Но со свидетельницей мало ли что может случиться. А тут – видео. Железная улика! Не подкопаешься.

Подполковник, еще минуту назад лопавшийся от возмущения, как-то весь сдулся, ссутулился, руки безжизненно повисли вдоль туловища. Как автомат, он вышел в зал, вернулся с бутылкой виски и сделал большой глоток.

– Так что готовься – светит тебе дальняя дорога и казенный дом, начальничек, – ехидно усмехнулся Анкудов.

* * *

Услышав внизу голоса, Тамара отложила ножницы и осмотрела «поле боя». Кровать и частично пол покрывали мелкие яркие лоскутки бывшего платья, зато на душе стало немного спокойнее. Девушка задумалась: кто бы мог прийти сейчас к отцу? У него ведь давно не было друзей, только коллеги и компаньоны. Странно, что кто-то пришел к нему сейчас, в теперешней ситуации.

– Папа, с кем ты там разговариваешь? – девушка спустилась по ступенькам и зашла в кухню.

За столом сидел отец, вернее, восковая копия отца. От моложавого подтянутого мужчины с военной выправкой не осталось и следа. Лицо, обращенное к Тамаре, было белым, словно мел, глаза – полны страха и беспомощности. Дрожащей рукой он держал бутылку и смотрел в распахнутое окно. На ветру трепеталась занавеска. Тамара закрыла раму и села рядом на табуретку. Отец придвинулся к ней и несмело приобнял за плечо.

– Ни с кем я не разговариваю. Сам с собой, – он грустно посмотрел на дочь. – Прости меня за все. Я, наверное, плохой отец. Знаешь, я больше не настаиваю на том, чтобы ты вышла замуж за Лаврецкого-младшего. Это твоя жизнь – тебе и решать, как жить дальше. Как же я был неправ…

Тамара посмотрела на него, словно не решалась что-то сказать.

– Мы помирились? – спросил Гандыбин.

– Я хочу тебе кое-что сказать… Даже не знаю, с чего начать, – на глазах у девушки выступили слезы. К горлу подступил комок. Она закрыла глаза, медленно вдохнула и выдохнула, успокаивая себя. Важные вещи всегда трудно произнести вслух.

– Я все знаю про своих родителей. Почему вы не сказали мне правду? – Тамара посмотрела в глаза мужчине, которого всю жизнь считала отцом и к которому испытывала теперь смешанные чувства.

С одной стороны, они воспитали ее, любили. У нее было счастливое детство. Ее баловали, ни в чем не отказывали. Не узнай Тамара правду, все было бы по-прежнему: любящая дочь, любящий отец. А с другой стороны, получалось, что изначально ее удочерили ради банальной материальной выгоды. И все время лгали. Скрывали то, что являются неродными, что где-то далеко живет настоящий отец. Обманщики! Ведь замалчивание правды – тоже ложь, только более утонченная, невидимая, коварная.

– Дочка, мы хотели как лучше. Думали, зачем тебя травмировать? Родная мама умерла. Отец – уголовник. А мы – тут, рядом. Всегда поможем, поддержим…

– А вы не подумали, что у того человека тоже могут быть чувства? Что он может всю жизнь мучиться, зная, что где-то живет родная дочь, что он никогда больше ее не увидит. Я навещала его в больнице. Я заглянула ему в глаза и увидела столько боли и одиночества… Я… я… я не могу тебе простить.

– Что ж, – Гандыбин удрученно склонил голову. – Но ты все равно оставайся. Куда ты пойдешь? Ты мне как родная.

– У меня теперь есть к кому идти. Ему я сейчас нужнее. Пока.

Тамара поцеловала подполковника в лоб, вернулась в свою комнату, сложила в небольшую сумку самые необходимые вещи и покинула дом. Гандыбин обреченно смотрел на фигуру дочери, которая постепенно удалялась, пока окончательно не исчезла за воротами.

И бутылка опустела…

* * *

Гандыбин приехал в отделение где-то после обеда, и злой как черт. Сотрудники ОВД старались делать вид, что ничего не произошло, однако за спиной у начальника перешептывались и строили сочувствующие мины. Осуждать его никто не смел – почти у всех так или иначе рыльце было в пушку. На одну зарплату жили разве что зеленые новички, которые еще не пообтерлись и не вникли в «суть» работы и службы. Либо такие, как Анкудов, – наивные герои-одиночки, обреченные на презрительные шуточки со стороны коллег и жизнь впроголодь от зарплаты до зарплаты.

Весь ОВД после случая в «Парадизе» стоял на ушах. В курилках возбужденно обсуждали варианты возможных взысканий. Например, ограничится ли возмущенное руководство головой только начальника – или будут шерстить всех, делая вид, что «зачищают» только нечистых на руку полицейских. Вопрос оставался открытым. С одной стороны, раскрыть еще пару оборотней в погонах и заработать себе премию и повышение никто не откажется. С другой стороны, это значит допустить еще большее падение престижа полиции, очередную шумиху в прессе. В области могут быть недовольны обнародованием подобных фактов. Разве что сигнал о «зачистке» поступит из министерства…

Размашистым шагом и с гордо поднятой головой прошествовав в свой кабинет, подполковник попросил секретаршу принести кофе и минералки. Сам же достал из сейфа початую бутылку виски и крупно отхлебнул. После вчерашнего «сам-с-собойчика» голова гудела и раскалывалась. А тут еще Тамара ушла, Анкудов приходил… И без того проблем было выше крыши. А тут оказывается, что у опера куча улик против него. Да не простых, а именно тех документов, которые были украдены на вилле. В иной ситуации он просто вывез бы подчиненного за город и вмиг выбил из него всю дурь. Но сейчас подполковник был в поле зрения слишком многих: под него копали следователи, за ним следили журналисты. Словом, каждый шаг на виду, оценивается и взвешивается. Подставляться было опасно.

Пытаясь сконцентрироваться и наконец-то составить план ближайших действий, подполковник сел в кресло и закурил сигару. Клубы дыма поплыли по кабинету. Секретарша занесла кофе и воду.