– Хрен тебе, мусорок, а не общак воровской… Я таких, как ты, псов шелудивых перевидал и пережил… – Дыхание старика срывалось, голос угасал, но черные глаза презрительно щурились. – Смертью меня запугать решил? Так она и перед тобой тоже ходит… И ты, мусорок, сдохнешь… – Индус обессиленно закрыл глаза и на мгновение обвис в руках полицейского. Тот встряхнул старика, как тряпичную куклу, и когда веки его дрогнули, вкрадчиво зашептал в самое ухо:

– Нет, Индус, передо мной пока только дочка твоя единственная, она у нас с тобой просто куколка получилась, не так ли, папаша? Она же к тебе приходила, сам видел, что за чудо-девочка. Что я с ней сделаю, знаешь, ведь она в моем доме живет, а комната ее не закрывается, и криков ее никто не услышит – кроме тебя, конечно, – а я диктофон возьму с собой обязательно. – Индус слабо дернулся в руках Гандыбина, рот его перекосило, но подполковник увлеченно продолжал: – А потом, может, ей и понравится подо мной, подполковницей будет – я тебе и стоны ее райские запишу, Индус, всенепременно – или все же поделишься общаком, а?

Старик, напряженно вращая глазами, попытался сказать что-то, но вдруг обмяк, взгляд его застыл и остекленел. Мент брезгливо разжал руки, и тело кулем упало на кровать, присоединенные к рукам датчики истерично запикали, по экрану над головой Индуса протянулась сплошная горизонтальная полоса. Спустя минуту за дверью послышались торопливые шаги, в палату влетела реанимационная бригада. Подполковник, стоявший за дверью, тихо выскользнул и, проклиная свою горячность, покинул больницу.

* * *

Утром у входа в медицинское заведение, почти на том же месте, где вчера стоял автомобиль Гандыбина, припарковались Копоть с Анкудовым. На свидание с Индусом друзья отправились вместе. Опер по роду службы бывал в заведении не один десяток раз, опрашивая всевозможных потерпевших и свидетелей. Все врачи и медсестры его хорошо знали, да и он был со всеми на короткой ноге. Но про общак вор в законе мог рассказать только Копотю.

– Колян, если что, представишься племянником Индуса.

Подельники зашли в холл и заглянули в окошко регистратуры.

– Девушки, добрый день, мы в двадцать третью палату. Кто сегодня в реанимации дежурный? Сергей Андреевич?

– Минуточку, – медсестра полистала журнал. – Да, он. Только халаты наденьте.

– Подожди меня у палаты, я сейчас договорюсь с врачом, – Анкудов достал из кармана купюру и зашел в кабинет к реаниматологу. За небольшую плату врачи частенько пропускали следователей к пациентам. Это, конечно, было запрещено, и директор больницы мог впаять за такое выговор или лишить премии, но обычно сходило с рук. Ни для кого ведь не секрет, как финансируется здравоохранение в стране.

– Сергей Андреевич, здравствуйте. Я опять в двадцать третью. Как самочувствие у вашего пациента? – Анкудов поздоровался со старым знакомым и осторожно положил купюру на пачку бланков рецептов.

– Неважно у него дела. Сегодня ночью был сильный сердечный приступ. Его опять парализовало, состояние крайне тяжелое. Разве что одна рука шевелится да веки. Вряд ли вы сможете у него что-то узнать.

– М-да. Вот незадача. Но я попробую, вы не против?

– Только недолго. Десять минут, не больше.

– Спасибо. Мне хватит.

Анкудов попрощался и вышел. В коридоре подошел к Копотю – тот удивился его мрачному виду.

– Что? Какие-то проблемы? Фокусник же говорил – все пучком, старик идет на поправку…

– Индус опять парализован. Доктор говорит, ему значительно хуже. Идем, попробуем как-нибудь расшевелить, что ли. Блин, это же надо, в самый неподходящий момент замолчал дед.

Они зашли в палату. В помещении царил полумрак. Все койки, кроме кровати Индуса, были на этот раз пустые. Авторитет лежал, закрыв глаза. У изголовья пикал осциллограф, на экране которого отображался пульс пациента. Анкудов присел на кресло у двери. Копоть подошел к койке и нагнулся поближе.

– Индус, привет.

Тот с трудом разлепил веки и посмотрел на гостя.

– Узнаешь? Тебе должны были прислать мою фотку. Я знаю, что не можешь говорить. Поэтому давай договоримся. Если «да» – моргаешь один раз, если «нет» – два. У меня нет времени, перейду сразу к делу. Ты должен был передать мне общак. Менты сейчас перекопали твой дом с подвала до чердака. Судя по всему, удача пока не на их стороне. Скажи, он вообще – там?

Индус плавающим взглядом, как бы фокусируясь, с минуту рассматривал Копотя. Видно было – старик прикидывает, тот ли это человек, который должен принять на себя воровскую кассу. После чего моргнул один раз.

– Где именно? Под полом? В стенах? На чердаке? В мебели?

Каждый раз авторитет моргал дважды. Копоть перечислял все мыслимые и немыслимые места, которые приходили ему в голову. Но каждый раз было мимо. После очередной попытки он вздохнул и замолк. В этот момент рука Индуса вздрогнула. Он с трудом приподнял ее и сделал движение пальцами, словно что-то откручивает.

– Крышка? Вентиль?

Индус моргнул один раз.

– Вентиль! Так-так, что там у тебя может быть с вентилем? Вода, газ… Газовый баллон?

Индус снова моргнул один раз.

– Ч-черт, ну ты даешь, дед! Прямо как в фильмах про шпионов. Что, прямо в самом газовом баллоне лежит общак?

Индус моргнул раз. После чего, выдержав паузу, скосил взгляд на прибор, к которому был подключен. Николай внимательно посмотрел то на прибор, то снова на авторитета.

– Ты хочешь, чтобы я его отключил?

Дед подтвердил его догадку. Он посмотрел на Копотя с такой отчаянной мольбой, что тот растерялся, не зная, как поступить.

– Но зачем, Индус? Ты же кремень, ты выкарабкаешься. Я столько про тебя слышал – ты и не из таких передряг выбирался. Все будет хорошо.

Индус мигнул два раза, после чего обессиленно закрыл глаза, и из-под редких стариковских ресниц, лавируя в многочисленных морщинах, покатилась одинокая слеза. У Николая дрогнуло сердце, в глазах выступила влага, и он еле сдержался, чтобы не заплакать. Ему было больно смотреть, как авторитетный, уважаемый в воровском мире человек умоляет его о смерти. И в то же время Копоть понимал, все уверения о том, что все будет хорошо, – ложь. Он сам не верил в это. Перед ним лежал беспомощный старик, обреченный провести остаток жизни как растение. Пялиться сутками в потолок, ходить под себя. Беспомощно смотреть, как медсестры протирают тебя губкой, переворачивают на бок. Принимать чужую брезгливую милость – и не иметь возможности отказаться. Что может быть хуже?

Копоть подошел к аппарату, еще раз посмотрел на Индуса.

– Прощай, дед. Надеюсь, на том свете есть справедливость, и тебе там будет легче, чем здесь, – он выдернул шнур из розетки. Аппарат запищал сплошным пронзительным звуком. На экране мерцающий сигнал превратился в непрерывную линию. Индус слегка выдохнул. Закрыл глаза и обмяк.