Он вздыхает, запрокидывает голову, открывая безвольный, мягкий подбородок.

— Я никогда не желал возглавлять род Линешентов. Сам я далеко не образцовый аристократ, да и не по мне все эти… традиции из древности. Но если выхода не будет — я возглавлю Род. И проведу обряд Исторжения. Чего бы мне это ни стоило.

Он сам понимает, что выглядит нелепо — со своими залысинками и носом картошкой, и непоколебимой решимостью. Потому старается не смотреть в глаза Гриз — словно опять опасается обнаружить на её лице улыбку.

— Я надеюсь, что если… что мой друг сможет защитить Мелейю. И моего ребёнка. Но если даже нет… эту тварь нужно уничтожить. Некоторые вещи… такие вещи не должны происходить.

Вдруг становится горячо, и меркнут — серые стены, и бурая непроглядная трясина болот, и паутина коридоров, и бесконечная, тёмная галерея портретов с недобрыми лицами.

— Джиорел. Мы постараемся найти выход.

Теперь всё зависит только от Мел, от её жениха и их поисков в имении Драккантов.

Он кивает коротко и идёт на выход. Слегка сутулый и тонкокостный. В немарком тёмно-сером сюртуке, у которого уже заметны потёртости на локтях.

Младший сын Главы Рода. Феникс своей жены. Тот, кто снабжает родственников деньгами. Кто готов рискнуть жизнью, чтобы кровожадная тварь перестала жрать его родных.

Гриз остаётся в одиночестве — при утреннем догорающем камине. Она смотрит на фамильяра. На ошейник с редкими рубинами. На слегка окровавленную мордочку, ныряющую в золотую мисочку с бриллиантами.

И думает о редких сокровищах, которые иногда встречаются в древних аристократических родах.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

— Помочь? — лезет Морковка взять из рук Кляксу.

Советую Его Светлости отвалить. Потому что мы уже торчим перед воротами родового поместья. И изнутри поднимается дрянной озноб. А мелкая пригрелась, сопит на руках и пахнет живым. И всё лучше на неё смотреть, чем на гербы Драккантов.

Дракон, жрущий другого дракона. Будь они оба неладны.

Гербы — на здоровенных кованых воротах, возвышаются над головой. Зыркают. Давят. Предупреждают всем своим видом, что нам не пройти.

Но я вскрываю при помощи родового перстня калитку возле парадных врат. Она приоткрывается с низким, зловещим скрипом. Здрасьте, добро пожаловать, вам тут не рады.

Душно, влажно, промозгло. Серые изваяния — следствие безумия прадедушки, который сам это всё ваял и выставлял на видных местах. Причудливые уродцы из гранита и мрамора. Бескрылые драконы. Безголовые всадники. Люди-калеки — без рук, но с крыльями. Звери, увечные и от задумки творца, и от времени. Полузасыпанные листьями и загаженные птицами, все в потёках от дождей, и ещё на них расселись вороны.

— Крррра! Крррра!

Они тут повсюду: на крыше замка, на ветвях деревьев. Смотрят злобно и голодно. Настоящие хозяева.

Морковка притих, не заводит это своё насчёт «дом милый, дом родной». Крутит головой и роняет сквозь зубы, что непонятно — с чего бы всё так запущено.

— Кррра-а-а-а!!

На месте бывшего зверинца выросли домики для слуг и сторожей. И домина управляющего. В дверь которой мы и начинаем ломиться. Через четверть часа удаётся добыть пухлого типчика со щетиной и алкогольным духом.

— В вир болотный, — хрипит типчик. — Работники не нужны, тварей не покупаем.

Сую под нос управляющему родовой перстень и дожидаюсь чудесной перемены: «Ой-ой, госпожа Драккант, а мы уж не чаяли, радость-то, радость-то какая, ой, что ж вы так, без предупреждения, мы бы встретили как подобает, а так, видите, и не готовы совсем… а я Эмменто Лорк, управляющий здесь, как рад знакомству…»

На красноватой роже так и написано: «Во припёрлась! А если она сюда с делами имения ознакомиться?!»

— Всё, что угодно, конечно, что угодно…

— Молока, зелья, библиотеку.

— Ч-что?!

С молоком, зельями и тёплой водой для Кляксы — просто. Управляющий с выпученными глазами несётся поднимать на ноги слуг и раздавать пинки. Слуги спросонья начинают метаться и галдеть хуже перепуганного воронья.

С библиотекой сложнее. «Магическая консервация» (она же «сохранка», «обряд ожидания», «сон для замка») запускается в случае, если все члены рода покидают родовое поместье надолго. Активируется мощными артефактами в Ритуальном Зале. Обычно такое делают наследники, которым старое поместье — без надобности, а держать кучу обслуги для поддерживания его в порядке не хочется.

Каждая комната словно окутывается сном. Сохраняющей магической пеленой, которая не даёт замку стареть и разрушаться. «Уснувшие» поместья могут лет триста простоять без всякой обслуги — и в них разве что мебель какая погниёт да полки запылятся. Ещё туда никому не пролезть. Разве что у тебя при себе перстень Рода.

Управляющий ни черта не знает, можно ли снять «сохранку» только с библиотеки. Мямлит и бегает глазками, и у Морковки сдают нервы:

— А снять со всего поместья её можно?!

Боров-Лорк хватается за сердце и начинает трястись. От такого жестокого с ним обращения.

Надежды, что не придётся заходить в дом, тают на глазах. По всему выходит, что Его Светлость без меня внутрь не пройдёт. А родовой перстень я ему передать не могу: останется или без рук, или без магии.

— … хотите сказать, что Венейги ни разу не были внутри? — разоряется Морковка. — Ну, а если мы сначала зайдем в Ритуальный зал, снимем защиту, а потом…

В конце концов мне надоедают эти магическо-теоретические диспуты.

— Ты! Берешь с собой слуг, молоко, зелья, воду. Идёте за нами. Я пойду впереди с перстнем. Защита должна пропустить, раз вы со мной.

Полчаса спустя мы тащимся по двору ко второму парадному входу. Я впереди и с перстнем. Морковка позади и с Кляксой на руках. Сзади управляющий и двое из старой прислуги Драккантов. С молоком, водой, зельями. Слуги — с остатками слёз и с пониманием на физиономиях. Вспомнили меня и ничему уже не удивляются.

Парадная дверь покорно скрипит, принимая оттиск перстня. Позади хором начинают чихать и молиться.

«Сон замка» ощущается — плотная волна затхлого воздуха. Словно входишь поутру в спальню, где вповалку спала дюжина человек. Пыль, нечем дышать — и темно в коридорах.

В темноте даже лучше. Не хочется глядеть на это пыльное гнездо. Уснувшее. Давным-давно чужое. Тут давно нет ничего, что моё. Кроме проклятой, ознобной памяти, вылезающей из-за каждого угла.

Следов папашиного смеха и мамашиных духов. Его попоек, охот, дуэлей. Её вышивания, танцев и сожалений о том, что она не смогла подарить ему наследника. И вообще других детей — только меня, такую как есть.

Он, правда, заявлял, что на пять наследников меня не променяет. Но она всё-таки жалела. И ловила