вот, сперва вы выберете заместителя, так? Поделитесь с ним полномочиями, он как это? Разделит с вами тяготы. Обязанности.

— Хм. Мечта. Ладно, это первая часть обряда. Что со второй?

— И если вдруг вы после этого внезапно отбудете… кхм…

— В Водную Бездонь, — помогаю я.

— Да… так вот, вашему преемнику просто вручат символ власти. Что у вас там, кнут?

— И пряник, — невозмутимо добавляет Грызи.

— И после этого свидетелям только остаётся подтвердить, что всё сделано по закону, а ваш заместитель обретёт…

— Здоровую головную боль. Я поняла вас, господин Олкест. Значит, вы полагаете, что они проводили только первую часть обряда.

— Уверен в этом. Это как… разделить Главу Рода надвое, но у бастарда главенство — непризнанное, — Его Светлость шелестит страницами. — Вот… Условия. Ха! Родовой перстень ему явно не вручали. Наследники… могу поручиться, там есть два подтверждения наследников из трех! Никто из посторонних древних родов не свидетельствовал обряд. А привязать фамильяра уже можно. Возможно, бастарды умирали так быстро еще и поэтому. А потом, когда наступала смерть — Главой Рода начинал считаться Порест Линешент, ведь обряд-то был незавершён! Вы понимаете, насколько они…

Кашляю, пока Морковка не лопнул от возмущения. Янист малость стряхивает с себя воинственный пыл. Бережно возносит на руках книжищу и вещает:

— Есть и хорошие новости. Поскольку это формальное включение в Род и формальное признание Главой — мы легко можем, так сказать… Расторгнуть эти узы. Достаточно отречения мальчика, оформленного в обрядовой форме. Правда придется как-то пройти в Ритуальный Зал…

Вода в Чаше расходится малыми кругами. Грызи о чём-то думает и не торопится отвечать, хотя Морковка теперь прямо сияет.

Меня всё еще не отпускает этот вопрос, насчёт Главы-на-полставки.

— А если бы бастард… ну, не знаю, заявил бы права? Формальный Глава ведь что-то да может поиметь из своего титула?

— Я как раз читал про такой случай. Но без родового перстня и хотя бы одного дополнительного свидетеля… Да и бастарды, скорее всего, даже не представляли, что за обряд над ними проводится. Он же на древнеаканторском. Сомневаюсь, что в пансионе им преподавали жреческий язык.

— Господин Олкест, а как с ним у вас? — доносится из Чаши.

— Ну-у-у, э-э-э, — Морковка начинает стремительно алеть. — В общем, подзабыл, но… на уровне. А что?

— Постарайтесь накопать детали всех обрядов. И прихватите нужные книжки с собой. И возвращайтесь до вечера.

— Что вы задумали? — недоумевает Морковка. — Вы всё-таки хотите расторгнуть родовой обряд?

Лицо у Грызи в Чаше — вдохновенное. На губах — упрямая улыбка.

— Наоборот. Хочу его завершить.

ФАМИЛЬНАЯ ДРАГОЦЕННОСТЬ. Ч. 5

ГРИЗ АРДЕЛЛ

— Он меня принцессой звал, — всхлипывает Соора.

Неизвестно, что ей сказал Джиорел Линешент. Но гувернантку не остановить. Пока они забирают мальчика из спальни, пока ведут его, осторожно придерживая под руки, по тёмным коридорам — Соора выплёскивает из себя историю своих отношений с Гарлоном.

Впрочем, может, её пугает ночь, которая липнет к стенам замка: безлунная, наполненная белесой мглой, пришедшей с болот. Или безмолвные, пыльные коридоры, которые надвигаются и душат — портретами, погрызенными мышами гобеленами, доспехами, источёнными ржой. По которым они пробираются окольными путями. Вслушиваясь в прерывистое дыхание Деймока, и в собственные шаги, и в зловеще примолкший замок — древнее чудовище.

Соора шепчет о том, как её взяли сюда, служить добрым господам Линешентам, совсем без гроша за душой, бедную сиротку из деревни. А потом на неё обратил внимание господин Гарлон («Нет, тогда он еще не травил себя этой отравой, это он уж в последние лет пять так, а был такой обходительный, да пригожий, да ласковый…»).

— Принцессой меня своей звал…

Когда они выходят в галерею — Соора приглушенно охает и замолкает. Портреты со стен пронзают взглядами. Тёмные лики. Лунно-белые геральдионы на руках, на плечах, в корзиночках — будто клочья туманной завесы.

Молчаливый спуск по лестнице — в подвальный коридор, ещё одну галерею, полутёмную и призрачно-голубую в свете раковин флектусов. Этот коридор короче того, верхнего. И в нём нет портретов — девять древних гобеленов по левую руку, от потолка до пола. На полотнах — величественные вельможи в магических доспехах, с луками и мечами, с одинаково поднятой ладонью — чтобы можно было видеть Печать. Под их ногами — охотничьи трофеи: головы мифических драконов, или тела виверниев, или трупы врагов.

Болотный вереск змеится по краям гобеленов, и едва заметно золотятся кувшинки на родовых щитах.

Гордость семейства Линешентов — первые поколения. Основатели рода. Глядят в противоположную стену, на которой — ещё четыре гобелена с четырьмя гербами. От самого первого, с луком, стрелой и болотными лилиями, до последнего, с геральдионом.

Болотные лилии и стрелы — на окованных чёрным металлом дверях, которые Джиорел Линешент отмыкает семейным перстнем.

В лицо ударяет запахом нечистой, болотной воды, в слух вплетается печальное водное пение.

Зал небольшой и невысокий, с двумя пузатыми чёрными колоннами. У дальней стены — две белые статуи. Стрелок — покровитель Рода, Перекрестница — покровительница магии. Под ними — семь белых плит, из которых вырастает серый монолитный камень с отпечатком ладони. Магический алтарь, подобие Камня Акантора. Только этот меньше и выполнен руками кого-то из Мастерграда — мощный артефакт для совершения кровных обрядов Рода.

Тихо плачет вода, омывая подножие каменного алтаря: Камень и вода — две основы для магии в Кайетте. Благословенные Воды, которые позволяют людям ходить и смотреть через себя, пронизывают бывший мифический ковчег — и забирают магов в себя после смерти, отнимают бесполезный теперь Дар и относят обратно к Камню — чтобы можно было отдать другим…

— Дышать нечем, — Мел и морщит нос. Родник, пробивающийся через плиты Ритуального Зала Линешентов, отдаёт гнилостными, болотными испарениями. Вместо того, чтобы тихонько журчать в прорезанных канальцах на полу — вода вытекает, как ей вздумается, образует прикрытые ряской лужи в углах. И на чёрных стенах, которые когда-то были пронизаны серебряными прожилками — пятна слизи и плесени.

Грудь давит не только спёртый воздух и запахи испорченной воды. В Ритуальном Зале свилась, скрутилась змеёй недобрая магия. Глядит из стен и из алтаря. Покрывает бурыми пятнами серебряную чашу и нож на белых плитах, возле камня.

— Единый, — бормочет жених Мел. Янист Олкест уже помог Джиорелу Линешенту опустить полусонного мальчика возле алтаря, туда, где посуше. — Вы чувствуете? Печать давит. Тут всё пронизано чарами…

— Великого и древнего рода, — злорадно добивает Мел. На лице у неё так и написано: «И вот в такое ты хотел меня затащить, а?!»

Олкест не краснеет.