водить любовников к нам: «О детях подумай, стерва». В ее смутном пьяном сознании что-то отозвалось, и она сменила сиреневую комнату на машины своих мужиков. Теперь она кувыркалась полуголая там, не обращая внимания на охочих до развратного зрелища прохожих. Запиралась с очередным хахалем, и давай. Десять минут экспресс-секса, а потом я пошла, меня дочки ждут. Зять мой вел себя то ли как придурок, то ли как святой. Его жена подставляет зад и сиськи другим мужикам, а он, бедняга, сидит дома с детьми. Возможно, он мыслил, как мужья порноактрис: те знают, что жены, перетрахав на работе кучу народу, послушно возвращаются домой к супружескому сексу и теплу домашнего очага.

Если тебе интересно, сохранили ли мы комнату для Хосе Куаутемока, то да, сохранили. Это было единственное помещение, которое архитектор по моей просьбе вообще не трогал. Она осталась ровно такой же, как в день, когда он тебя сжег. На письменном столе лежит книга, которую он тогда читал. В шкафу висят его брюки, пиджаки, рубашки. Пока еще он не возвращался домой. Я подчеркиваю: пока еще, потому что не теряю надежды, что в один прекрасный день он вернется. На этот случай дома его всегда ждут чистая постель, чистая одежда и любимые книги. Мы с мамой его простили. Ситлалли не смогла. Я хотел бы верить, что ты — из могилы — тоже когда-нибудь сумеешь его простить.

Когда мы оказались за воротами тюрьмы, я попросила Педро и Хулиана поехать в автобусе вместе со всеми. Мне казалось, будет неправильно, даже как-то не по-товарищески, если мы сядем в машину и не разделим радость триумфа с труппой. И мы, ликуя, покатились. Я позвонила Клаудио и рассказала, как все прошло. Я едва справлялась со своими чувствами. Говорила взахлеб, без пауз. Он выслушал меня, не перебивая. Потом поздравил и включил громкую связь, чтобы я поговорила с детьми. Им я тоже все рассказала. Больше всех заинтересовалась Клаудия, даже попросила взять ее в следующий раз с собой. Ладно, не исключено, что ей пойдет на пользу такой опыт: еще в детстве узнать, как глубоко может пасть человек. Я отключила телефон и улыбнулась.

Мы подъезжали к «Танцедеям», когда Пепо, наш электрик, молчаливый и сдержанный человек, встал и попросил внимания: «Я хочу сказать несколько слов». Мы молча замерли, глядя на него. Он вообще был не любитель толкать речи, поэтому мы удивились. «Я полагаю — и, надеюсь, не задену ничьих чувств, — сказал он, — что этот автобус должен отвезти нас прямиком в диско-клуб „Калифорния"». Труппа взорвалась аплодисментами. «Покрутим попами!» — выкрикнула Лаура.

И мы отправились во Дворец танца. Педро послал вперед одного телохранителя. По субботам очереди на вход собирались длинные, и столиков не хватало. Телохранителю велели забронировать нам шесть столов и вручили достаточно денег на взятки вышибалам и хостес, чтобы поскорее нас обслуживали. Трюк сработал. Когда мы подъехали, нас уже ждали и молниеносно провели через черный ход. Досталось нам не шесть столиков, а всего четыре, но на деле больше и не понадобилось, потому многие сразу же кинулись танцевать под Лусио Эстраду и его тамаулипскую кумбию.

Я немного потанцевала с Педро. Двигался он будь здоров. Признался, что они с Эктором брали уроки танцев у частного преподавателя, но прекратили, когда преподаватель начал заигрывать с Эктором. Сам Педро в тот вечер кокетничал со мной. Мы оба знали, что между нами никогда больше ничего не будет, но в ту минуту было забавно.

Мы танцевали, пока не стало слишком жарко. Я ненавижу потеть. Всегда опасаюсь, что от меня будет вонять или под мышками растекутся мокрые пятна. Мне кажется, это очень противно смотрится. Мы сели за столик. На танцполе изгибался Хуанчо, один из моих танцоров. Мы с Педро стали за ним наблюдать. Удивительно было, что мужчина, которого с детства учили балету, мужчина, великолепно владеющий своим телом, так отвратительно танцует кумбию и сальсу. Прямо как турист-гринго в круизе по Карибскому морю.

Официант принес бутылку рома и несколько банок диетической колы. Я сделала себе «Куба либре». Со столика на балконе отлично просматривался весь запруженный танцпол. Человеческая масса, как морская гладь, качалась в едином ритме. Зазвучал ремикс «Чан-чана», и мои танцовщики и танцовщицы, поднявшиеся было передохнуть, снова бросились танцевать. Это наша любимая песня с тех пор, как мы сделали номер на классическую уже версию Компая Сегундо.

Мы с Педро остались вдвоем. Перекрикивая музыку, я рассказала, как меня впечатлила речь того пятидесятилетного мужчины из тюрьмы. «Его зовут Рубен Васкес», — сказал Педро. И добавил: Рубен Васкес в порыве ревности убил свою жену куском трубы. Его посадили на двадцать лет. Дети перестали с ним общаться, и только шурин, брат покойной жены, навещал его. «Но речь не он написал». Я была разочарована. «А кто? Хулиан?» Педро покачал головой: «Ты поняла, про кого я тебе говорил?» — «Кажется, да. Но он какой-то душный». Я соврала. Он меня привлек — не снобским упоминанием о Бартоке, а манерой двигаться и смотреть. «Понравился, значит?» Я не собиралась признавать победу за Педро так быстро. «А тебе он как?» — «На сто процентов мой тип», — сказал он, улыбаясь. «Я думала, тебя тянет на более утонченных, не из…» Педро перебил: «Рабочего класса?» Именно это я и хотела сказать. Не то чтобы он выглядел, как будто только что вышел с фабрики, но что-то в чертах его лица не сходилось со светлыми волосами и голубыми глазами. С другой стороны, рабочий никогда в жизни не узнал бы музыку Йоста. «Да нет, просто у него лицо…» Педро снова меня опередил: «Слишком ацтекское?» Ну, это, конечно, расизм, но именно так я и собиралась сказать. Он был вылитый «Индеец» Фернандес, только блондин. Нарочно не придумаешь, чтобы было все в одном: лицо ацтекского принца, шевелюра викинга, великанский рост. «Мне он показался интересным», — проговорила я. «Я знал, что ты будешь сражена, — с довольным видом заключил Педро. — Это он написал речь. Сымпровизировал сразу после выступления. Хулиан считает, что из него может получиться хороший писатель».

Я призналась, что он дал мне бумажку со своим именем и номером телефона. «Заключенным запрещено иметь телефоны, и вообще там антенна блокирует сигнал», — сказал Педро. Чтобы заиметь мобильник и принимать звонки, нужно сговориться с надзирателями. В определенные часы начальство отключает антенну, и тогда можно разговаривать.