нужно подумать. И делать это я хочу там, где до меня не дотянется ни одна живая душа.

Пульсирующая в виске боль достала. Надавив на него пальцами, прикрываю глаза.

— Советы принимаешь? — вздохнув, интересуется папа.

— Не сегодня, — качаю головой.

— Ну и зря, — бормочет. — Я плохого не посоветую.

— Да чтоб тебя! — рычу, снова хватая телефон.

Имя на экране принадлежит человеку, которого я бы хотела видеть и слышать в последнюю очередь, но этого разговора все равно не избежать.

Посмотрев на отца, хрипло прошу:

— Сделаешь кофе?

Качнув головой, медленно идет к двери и прикрывает ее за собой, оставляя меня один на один с Миллером и дерьмом, которое он так старательно несет в мою жизнь.

Принимая звонок, стискиваю трубку и ищу в своей ватной голове слова, которые бы хотела ему сказать.

— Слушаю, — бросаю в трубку, застыв посреди комнаты.

— Что происходит? — его голос звучит хрипловато и тихо.

Так, будто ему не плевать.

Это злит и бесит. Это то, что мне нужно было от него когда-то, но он испарился из моей жизни, оставив на лбу нежный поцелуй и свое долбаное "прости”, которое стояло костью в горле так долго, что я привыкла и перестала замечать.

— О чем ты? — интересуюсь.

— Я не собираюсь это подписывать, — говорит он. — Тебе не нужно увольняться. Я все улажу и компенсирую тебе ущерб. Отдохни и возвращайся.

— Если бы я хотела компенсировать ущерб, твоя чокнутая жена уже искала бы себе адвоката, — цежу, и эмоции, которые захлестывают меня, бесят еще больше. — Просто надень на нее намордник! Считай это моим свадебным подарком. Лучше поздно, чем никогда.

Мы оба знаем, что будет, если я дам хоть какой-то ход всему этому. Пострадает его репутация. Мое имя, его имя будут трепать на каждом углу. Я этого не хочу. Не хочу, потому что это фикция, и между нами нет ни черта, кроме взбесившейся суки Лены. Даже моя десятилетняя обида на него не дает мне принести дерьмо в его жизнь, и эту гребаную благотворительность я хочу бросить в лицо им обоим. Я не сделаю того, что она ждет, а ждет она именно этого. Что я создам ему проблемы, которые сама она создать ему не может.

— Давай встретимся и поговорим, — просит с нажимом. — Нам нужно поговорить.

— Не нужно, — отрезаю. — Это твоя жена. Разбирайся с ней сам.

— Рита, — выдыхает с налетом безмерной усталости. — Давай встретимся.

— Дим, — говорю хрипло. — Пожалуйста, иди на хер!

Нажав отбой, швыряю телефон на кровать.

Я не знаю, черт возьми, куда двигаюсь. Мне нужно подумать, но я точно знаю, что не хочу возвращаться в редакцию. И это я делаю не для него, а для себя. Я не хочу думать о том, что среди двадцати пропущенных звонков нет ни одного от мужчины, который так уверенно вломился в мою жизнь и наследил везде, где только можно.

У него нет привычки обрывать мой телефон, но в душе шевелится паника оттого, что он ушел отсюда два дня назад и больше не появлялся.

Я знаю, что обидела его. Перешла черту. Границу дозволенного. Я перешла ее осознанно, тогда откуда эта проклятая паника?! Проклятое понимание, что я могу посылать к чертям всех, кого захочу, кроме Глеба Стрельцова, потому что он умеет глотать обиды, но лимит его терпения небезграничный. Я не знаю, чего от него ждать, ведь просчитать его действия наперед может только чертов экстрасенс.

Швыряя в чемодан одежду, злюсь и на него тоже. За то, что он такой. Даже изображая компромисс, он делает только то, чего действительно хочет. Пуская пыль в глаза, захватывает каждый свободный клочок моего пространства. С самой первой нашей встречи.

Надев спортивные лосины, собираю в хвост волосы и прячу его под капюшоном толстовки.

Отец помогает загрузить чемодан в такси. Сквозь стекающие по стеклу капли дождя вижу, как меняется за окном картинка. Хватаясь за силуэты людей и очертания машин, понимаю, что ищу среди них что-то конкретное. Я ищу среди них его, хоть рассчитывать на это полный бред. Но теперь я знаю, что он где-то здесь, и забыть об этом не смогла бы даже после потери памяти.

Пристегнув колесо велосипеда к велопарковке, направляюсь к единственному продуктовому магазину на всю округу. У входа припаркована пара машин, и старик в резиновых сапогах продает свежие грибы. Решаю присмотреться к ним на обратном пути.

Взяв тележку, забрасываю в неё тампоны и упаковку печенья, собираясь не думать о том, сколько в нем калорий. Скоро я вернусь к тренировкам в спортзале, так что могу себе позволить не считать калории хотя бы пару дней. Взяв с полки коробку шоколадных конфет, отправляю ее в тележку.

Телефон в кармане толстовки монотонно вибрирует. Посмотрев на экран, возвращаю трубку обратно в карман и перехожу к напиткам.

Это Калинкин, и он не входит в список исключений, от которых я была бы готова принять звонок. Скоро у него открытие еще одного ресторана, но я сомневаюсь в том, что захочу туда пойти. Я не собираюсь рвать с ним контакты, просто хочу отдохнуть от того, что всем вокруг что-то от меня нужно.

Я бы отключила телефон к чертям собачьим, но не делаю этого.

Уже три дня подряд я не делаю этого на тот случай, если Глеб вдруг захочет позвонить или написать. То, что он не делает этого, неимоверно нервирует, и я не нахожу себе места там, где обычно всегда его находила.

Я не знаю, что хочу ему сказать. Я просто устала бороться с собой. Я слишком сильно хочу его увидеть, и это прогрессирующее состояние выбивает меня из колеи, в которую все эти дни пытаюсь вернуться.

— Марго! — слышу радостный писк за спиной.

Через секунду мою талию