Они беседовали больше часа, потом доктор Стейнберг ушла, пообещав прийти еще, если Энни захочет.

— С удовольствием, — тихо сказала Энни. Кстати, она рассказала Эллен о планах Сабрины и Кэнди насчет совместного проживания.

— А вы сами что хотите делать? — спросила ее доктор Стейнберг, и Энни ответила, что не хочет быть для сестер обузой. — Так не будьте. Поступите в школу. Научитесь всему, что необходимо знать, чтобы быть независимой.

— Наверное, именно так поступили вы сами?

— Верно. Но сначала я попусту потратила массу времени, жалея себя. А вам не надо этого делать, Энни. Судя по всему, у вас хорошая семья. У меня тоже. Но я долго вымещала на них свою боль и страдания. Надеюсь, вы не станете этого делать. Пустая трата времени. Если вы будете делать то, что нужно, вы снова почувствуете вкус к жизни. Вы можете делать почти все, что могут зрячие, кроме, пожалуй, просмотра кинофильмов.

— Я больше не могу писать картины, — печально проговорила Энни. — А только этим я и хотела заниматься.

— Я тоже не смогла стать хирургом. Но психиатрия мне теперь даже больше нравится. Думаю, и в искусстве имеется много такого, что вы могли бы делать. У вас наверняка есть таланты, о существовании которых вы не подозреваете. Важно их выявить. Кое-что мне подсказывает, что вы с этим справитесь. У вас вся жизнь впереди и множество новых дорог, по которым вы можете попытаться пойти.

Энни долго молчала, обдумывая сказанное. Несколько минут спустя доктор Стейнберг поднялась на ноги, чтобы уйти. Энни слышала, как ее трость ощупывала пол.

— Вы обходитесь без собаки-поводыря?

— У меня аллергия на собачью шерсть.

— А я терпеть не могу собак.

— Ну, так не заводите собаку. У вас столько же вариантов на выбор, как раньше, и даже больше. Увидимся на следующей неделе.

Энни кивнула и услышала, как закрылась дверь. Она снова откинулась на подушку, размышляя над разговором с доктором Стейнберг.

Следующие несколько недель прошли у Сабрины в лихорадочном напряжении. Она много времени уделяла отцу, пытаясь понять его настроение. От Кэнди оказалось меньше помощи, чем надеялась Сабрина. Она легко отвлекалась, была неорганизованна и все еще не оправилась после смерти матери, чтобы помогать Сабрине. Кэнди во многом осталась ребенком и ждала, что Сабрина заменит ей мать. Сабрина делала, что могла, но иногда чувствовала, что терпение ее на исходе.

Подписав договор об аренде, они вернулись в дом, чтобы решить, какую мебель они хотят оставить. Там было множество прелестных вещиц, которые понравились им обеим. Сабрина помогла Кэнди подготовить ее пентхаус к сдаче в аренду. Он не продержался на рынке и трех дней и был сдан в аренду с прибылью для Кэнди. Она будет получать за него столько, что денег с лихвой хватит на оплату ее доли арендной платы за дом. А Сабрина расторгала договор об аренде своей квартиры с минимальной суммой неустойки. Кое-какие предметы мебели она продала, некоторые отправила на хранение и отобрала то, что могло потребоваться на Восточной Восемьдесят четвертой улице. Кэнди арендовала пентхаус полностью меблированным, так что оттуда ничего не пришлось перевозить. Сабрина попросила младшую сестру вызвать бригаду грузчиков на первое августа. Хотя бы таким образом Кэнди могла помочь. И между четырьмя сотнями телефонных звонков, которые ей приходилось сделать, Сабрина еще ежедневно навещала Энни, которая, наконец, согласилась переехать вместе с сестрами и посмотреть, что из этого получится. После второй встречи с психоаналитиком Энни сказала сестрам: если они вздумают обращаться с ней как с ребенком и заставят ее почувствовать себя беспомощной, она немедленно от них уедет. Кэнди и Сабрина хотно пообещали, сказав, что будут уважать ее чувства и ждать, когда она сама попросит помочь, конечно, за исключением тех случаев, когда она может свалиться с лестницы.

Во второй половине июля, когда Энни выписали из больницы, все три девушки с радостью предвкушали, как будут жить вместе в этом доме, несмотря на печальный повод, заставлявший их туда переезжать.

Для Энни первые дни пребывания в отцовском доме оказались особенно трудными. Она в отличие от остальных еще не привыкла находиться здесь без матери. Остальные уже прожили там три недели. Для Энни все было внове. Она отлично знала родительский дом и без особого труда ориентировалась в нем, но в каждой комнате ожидала услышать голос матери. Она открывала ее шкафы, трогала пальцами одежду и подносила ее к лицу, чувствовала запах ее духов и почти ощущала ее присутствие в комнате. Временами находиться в родительском доме было мучительно, и она вновь и вновь вспоминала, как последний раз видела мать, когда руль выскользнул из ее рук, и ее выбросило из машины. Жуткая картина преследовала Энни, и она говорила об этом во время каждой встречи с доктором Стейнберг. Она не могла изгнать ее из памяти, как и мучительное ощущение, будто должна была что-то сделать, предотвратить несчастье, но не успела. Это даже снилось ей по ночам, а разрыв с Чарли после катастрофы еще более ухудшал положение. Отчасти она была даже рада тому, что едет в Нью-Йорк, а не во Флоренцию. Предстояло начать жизнь с чистого листа. Однако отец согласился некоторое время сохранять за ней квартиру во Флоренции. План лечения Энни после выхода из больницы был довольно прост, и офтальмолог объяснил все подробности не только ей, но и Сабрине. Сабрина стала чувствовать себя скорее как мать Энни, чем ее сестра.

Теперь Сабрина отвечала за каждого: за Энни, за Кэнди, которая была еще молода и временами вела себя безответственно, за отца, который, казалось, становился день ото дня все более беспомощным. У него все терялось и ломалось, он дважды порезался, не помнил, где что лежит, а может быть, вообще никогда не знал этого. Сабрина однажды во время ночного телефонного разговора с Тэмми сказала ей, что мать, судя по всему, разве что пищу для него не пережевывала. Он оказался абсолютно избалован и изнежен. Мать была идеальной женой, но Сабрина была человеком другого склада. Она пыталась заставить отца что-то делать для себя, хотя и безуспешно. Он часто жаловался, то и дело ныл и нередко плакал. Сабрина, на которую свалились заботы о семье, теряла терпение.

Лечащий врач Энни заставил ее сделать послеоперационную компьютерную томографию и настоятельно порекомендовал пройти шестимесячный курс обучения в Нью-Йоркской школе для слепых. Это поможет Энни стать независимой и способной жить самостоятельно, что и было их конечной целью. После этого разговора Энни в течение нескольких дней дулась на всех и бродила по родительскому дому в самом отвратительном расположении духа. У нее была белая трость, но она не желала ею воспользоваться. Внутри родительского дома она вполне обходилась без нее, если только никто ничего не переставлял. Кэнди оставила в столовой стул не на месте, и ничего не подозревавшая Энни, споткнувшись, упала.

Кэнди долго извинялась, помогая ей подняться.

— Это глупо! — разозлилась на нее Энни, вернее, даже не на нее, а на судьбу, которая поставила ее в такое унизительное положение. — Зачем ты это сделала?