— Я должна знать, нужен ли мне этот материал.

Я поморщилась, представив, как завтра придётся идти с Лобачёвым в парк, а после танцевать с ним же в ресторане. Решила, что с огромным удовольствием вообще не просыпалась бы завтрашним утром.

— Мне нужны данные, которые могут пролить свет на причины убийства Кулдошиной. Простая фиксация её передвижений мне ни к чему.

— А там есть след, — просто сказал Рахим и понизил голос. — Я тебе скажу, а ты думай, будешь брать кассеты или нет. Я бесплатно отдам, они мне не нужны теперь. Счёт закрыт. Не мной, но закрыт. И Анна в колонии уже знает, что Банщица своё получила. Но Анна тоже не верит, думает, что я… Так просто ведь и не напишешь ей. Она всегда считала меня настоящим мужчиной. Но я не сумел им стать. Аннету ведь Нечёсов сдал, Наташкин любовник. Это ты знаешь? Менты называли Аннету «мать героина», она на Урал наркоту возила из Таджикистана. И попалась по наводке Нечёсова. Анна с его матерью родственники, им от бабки хороший каменный дом достался в Березниках. Так вот, не поделили они этот дом, и мать Нечёсова решила Анну посадить. Узнала откуда-то о наркотиках. Откуда — я так и не смог выяснить. Анна по пьяному делу могла с родственницей поделиться. Или как-то по-другому. Но мать Нечёсова Вера Пантелеевна вышла на Аннин промысел, и через своего сына Гришку сообщила Банщице. Гришка этот на колокольне звонит и иконы рисует, и других звонарей учит. Такой тихий весь, скромный, говорит только о Боге. Но и он Анну не пожалел. У Банщицы везде свои люди были, и в ментовке тоже. Чем-то Анна с Натальей даже похожи были. Обе с детишками остались, без мужей. И обе потом нашли своё счастье. Банщица должна была Анну понять, да не поняла. И Отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков замёл её на границе. Анна везла пакеты вместе с детской обувью, в целлофане. Я тогда к родным в Гянджу поехал, а когда вернулся, застал мальчишек одних в квартире. Хотел всех забрать, но старшие отказались. Только своего, Радика, увёз. Анна тогда в предварилке сидела. Взяли её с поличным, деваться некуда. А мне шепнули, что постаралась Банщица. Я тогда же дал слово себе и другим, что долго она по земле ходить не будет. Анну на восемь лет осудили в начале этого года. А я всё ждал момента… Не дождался. Банщица настоящую охоту открыла на меня и моих людей. Она знала о том, что я хочу сделать. Пришлось ехать сперва на родину, а потом сюда. Здесь же познакомился с Еленой. С Анной-то не расписанными жили, а с Ленкой сходили в ЗАГС. Но я и Анну не забываю, тоже считаю её своей женой. Грею её на зоне, как могу, и на детишек бабке деньги посылаю.

Рахим уронил на руки большую голову с глянцевыми чёрными волосами. Седые виски казались не настоящими, как будто приклеенными, сделанными из тонкой ваты. Высокий, изрезанный морщинами лоб Рахима покрылся каплями пота, и на верхней губе показалась синеватая щетина. Тень легла и на подбородок с ямочкой.

Мощную шею Рахима охватывала плоская золотая цепь, которую он всё время теребил пальцами. Рядом с Рахимом на валике дивана лежали дорогие чётки слоновой кости — такие я всего один раз видела в Турции у уважаемого старика, которому было больше ста лет.

— Когда вернёмся на Урал, привезём с собой Радика. Будем вместе дожидаться Анну из колонии. И старших её я не брошу. Только помоги узнать всё, чтобы мы спокойно там жили. А я скажу, что видел на плёнке. Всё время глядел в «видак» и не мог понять, что за человек за ней ездит. Долго ездил, целый месяц, наверное. И в тот день, когда убили её, завёл свою машину на парковку у соседнего дома, а сам пошёл к Банщице…

— Рахим, что это за машина?!

Я в смятении схватила чужого человека за рукав и принялась трясти его, будто так можно было скорее получить информацию.

— Ты знаешь, кто за ней ездил?..

— Так и не смог дознаться, кто он. Номер «тачки» местный, уральский, а сам мужик чужой. Никто его не знает. Но могли и залётного нанять, такое часто бывает. Пас он Банщицу плотно. Сам, лично, никому не доверял. И куда после девался, ни одна собака не знает. Как в воду канул. Только обвинять-то его пока не в чем, — с сожалением сказал Рахим.

— Точно. — Я взяла из вазы персик. — Да, он за ней ездил. Но что он её убил, никто из твоих людей не видел и не заснял, так?

— Так! — обречённо махнул ракой Рахим и закурил сигару.

— Только ты мне всё равно кассету подаришь, потому что данные могут оказаться интересными. Какая «тачка»-то была? Помнишь?

— «Девятка» цвета «мокрый асфальт». Ты сама её увидишь на плёнке. Номер чётко вышел, так что пробить можно. Я сам-то не успел, мне сюда кассету переслали. Знаю только, что Банщицу вели не мы одни. Если был тот, в «девятке», то мог найтись и другой, верно?

— А можешь ты по памяти описать мужика из «Жигулей»? Я сама всё потом посмотрю, но для начала… А, Рахим?

— Громила, настоящий «шкаф». Славянин, светло-русый, носит усы и короткую бородку. Это к тому, что не те убили её, на кого думает Юра-Бешеный. Но нанять такого могли, чтобы поменьше подозрений… — Рахим посмотрел в мои расширенные глаза и понял, что говорит дело. — Весь в чёрном — и куртка «Босс», и джинсы. Только кроссовки белые. На плече — сумка «Адидас» из больших. Он взял с собой эту сумку, когда вышел из машины в соседнем дворе. Потом ещё поболтался там, где жила Банщица. Подождал, пока подъезд откроют, и зашёл. На «неотложке» врачиха приехала. А Банщица с охранником около семи подрулили. Жамнова она отпустила, а сама в дом вошла. Мои люди на улице остались. Они уже хотели запрашивать, как дальше быть, продолжать наблюдение или уезжать. Банщица прибыла домой, и там достать её очень трудно. На тот день никто ничего и не намечал — так, следили для порядка. И вдруг из парадного выбегает какая-то старуха — испуганная, ненормальная. Мои на неё внимания не обратили, но всё-таки засняли. На кассете она есть. Ноги заплетаются, глаза ничего не видят. А ведь бежит, бежит мамаша, и всё время оглядывается на подъезд Банщицы…

— Рахим! Дальше! Умоляю!

Я была готова его расцеловать. Получить портреты того мужчины с сумкой и старухи я не надеялась. Да что там портреты — каждая минута интересующего меня сентябрьского вечера оказалась запечатлена на плёнке. И вскоре я смогу лично эти кадры увидеть. А после отматывать назад много раз, всматриваться в каждый штрих записи, к сожалению, не содержащей сцены убийства. Я смогу сделать фотографии, найти по ним и мужчину, и старуху. Особенно если мне в этом поможет жена директора заправки Голобокова…

— Куда старуха пропала потом, мои не выяснили. Она просто забежала за угол, — продолжал Рахим, обмакивая лаваш в мёд и вгрызаясь в него превосходными зубами, половину из которых он совершенно зря сточил под коронки. — А минут через пять возник тот парень с сумкой. Ему лет двадцать восемь-тридцать, не больше. Не спеша пересёк двор, вернулся к своей «тачке» и уехал. За ним тоже не следили, потому что объектом была Банщица. Мало ли кто и зачем в дом заскочил…

— Всё понимаю, Рахим. — Я растирала колени, сведённые радостной нервной судорогой. — И что случилось потом?

— А потом пацаны получили отбой. Те, кто отвечал за наблюдение, только через час узнали, что Банщицу замочили. И сразу же решили, что тот парень и старуха могли иметь отношение…