— Здравствуй, голубчик, — медовым голоском произносит миледи Кьяльми, приобнимая меня за плечо. — Помнишь, ты обещал мне прогулку в лес? Ты ведь не из тех, кто нарушает свои обещания?

Она прижимает меня к себе, несмотря на мои попытки этому воспротивиться. Мне становится душно, пот струится градом по моему телу.

— Что, мой зайчик, тебе жарко? — Кажется, леди Кьяльми мне подмигивает. — Ну так сними лишнюю одежду. Ну же, не надо стесняться. Если хочешь, я даже могу тебе немного помочь...

— Нет, нет, спасибо. — Я резко разворачиваюсь и пытаюсь уползти во тьму. — Знаете, я тут вспомнил, у меня осталось незаконченное дело.

— Неужели? — Кьяльми хватает меня за левую лодыжку и тянет назад. Рядом со мной падает ее платье. — Я уверена, все дела могут подождать...

— Нет. Нет, нет!!!

Я вырываюсь, что есть сил, из ее цепкой хватки, одновременно мотая головой столь сильно, что еще немного — и та наверняка оторвется от шеи. Окружающая тьма начинает кружиться, затягивать меня, а голос миледи Кьяльми почему-то превращается в мужской. На мгновение меня посещает мысль, что это сейчас Фан Лин разбудит меня, чтобы позвать на предрассветную тренировку, но затем я вспоминаю, что Фан Лин еще не пришел в себя после ранений от болотников... Но тогда кто, если не Фан Лин? Может, Конфуций? Хотя что он здесь делает? И где оно, это «здесь»?

Я не успеваю поразмыслить над этой плеядой вопросов, как грубоватый мужской голос звучит снова:

— Эй, ты! Дебилоид из семнадцатого. Да-да, ты. А ну, поднимай свою преступную сраку. И побыстрее, пока я тебе не помог ее поднять.

Я с трудом разлепляю веки. Еще через пару секунд до меня доходит, что я не в черном ящике вместе с миледи Кьяльми, а всего-навсего в одиночной камере инквизиторской тюрьмы. Меня отправили сюда сразу после того, как корабль инквизитора пришвартовался в порту. Ливе Манроуз перепоручил меня местному отделению инквизиции, а затем скрылся в неизвестном направлении. Местные блюстители добродетели и порядка нацепили на меня оковы и цепи, а затем, не дав нормально полюбоваться портовыми улочками, завели в свою крепость, а потом и в подземелье. Удобства здесь, конечно, похуже, чем в предоставленной на корабле каюте, но я старался не жаловаться, и целые сутки провел, оттачивая навыки счета в уме и изредка поделывая физические упражнение. Жестяная койка казалась мне настолько неудобной, что я был уверен — заснуть мне не удастся. Но судя по тому, что меня нагло вырвали из кошмарного сна, человек действительно может привыкнуть ко всему.

Ну или как минимум, почти ко всему.

— Давай, давай, пошевеливайся, пугало огородное!

Пытаясь уложить пятерней растрепанную шевелюру, я шаркаю к двери, где меня ждут двое бугаев с нашивками в виде пламенного меча на груди. Оба вооружены копьями и короткими мечами на поясе.

На меня быстренько надевают наручники и выталкивают в коридор, тускло освещенный редкими лампами. По идее, снаружи сейчас утро, но даже в этом я не могу быть уверенным: солнечный свет сюда не проникает, совсем. Мы идем мимо камер, и в зарешеченных окошках то и дело мелькают безумные, озлобленные лица.

— Эй, красавчик, — гундосит в мою сторону какой-то хмырь с почерневшими зубами и сломанным носом. — Заглянешь потом к нам с ребятами?

Я ускоряю шаг и радуюсь, что меня посадили в одиночную камеру. Пожалуй, не так-то сильно я нуждаюсь в общении, как мне порой казалось.

«Все могло сложиться еще хуже», — пытаюсь я мысленно поддержать самого себя.

И действительно, я ведь мог, например, попасть к болотникам. Если слухи о лорде Визильтеле правдивы, он сделал бы все, чтобы сломать меня и отомстить за соклановцев, погибших при попытках моего освобождения. Подозреваю, он посадил бы меня в какую-нибудь клетку из железных прутьев и подвесил ее на дерево, чтобы каждый желающий мог плюнуть в меня... или еще каким образом выразить свое осуждение моему «предательству». Ну а Пурпурные Стрекозы... захотели бы они вступать с болотниками в открытое противостояние? Хочется верить, что да, но... Наверняка Конфуций очень долго бы высчитывал вероятности и прикидывал шансы. И, вполне возможно, после недели-другой издевательств болотники прикончили бы меня каким-нибудь извращенным способом. Посадили бы в медленно нагревающегося медного быка, или в яму со змеями, или просто на кол... Не думаю, что мне понравился бы хоть один из этих вариантов.

И все же сильно легче от этих размышлений мне не становится. Неизвестность — она всегда пугает. Особенно когда к неизвестности прилагаются оковы и пара брутальных амбалов, что в любой момент могут хорошенько тебя отмудохать.

— Куда мы идем? — рискую поинтересоваться я, за что получаю увесистый подзатыльник от одного из стражников.

— Поумничай еще мне тут, — отзывается тот. — Куда надо, туда и идем.

Мое сердце начинает тревожно стучать в ритме паники. Может, мой сон был вещим? Может, из-за того, что я подписал признание, меня не потащат ни в какой суд, а сразу отправят на эшафот? Мне становится совсем не по себе. Хочется крепко-крепко зажмуриться, а потом распахнуть глаза и узнать, что события последних двух недель просто мне приснились, а сам я спокойно живу в крепости клана Пурпурных Стрекоз, и никаким инквизиторам нет до меня ни малейшего дела.

Мы поднимаемся тем временем по лестнице, петляем по темным коридорам и наконец оказываемся перед облицованной железом дверью. Стражник отпирает ее ключом, заталкивает меня внутрь и проходит следом. Комната небольшая, и состоит она, по сути, лишь из круглого стола и нескольких стульев вокруг. Стражник зажигает лампы в нишах стены, сажает меня за один из стульев и, скорчив рожу, при виде которой