каким-то ограничениям? Ведь я выше всего этого, я понимаю жизнь куда лучше, чем эти дуралеи-магистры, указывающие мне, как жить и что делать. И вот, ты начинаешь открыто дерзить сильным мира сего, принимаешься диктовать главам кланов — а то и целых доминионов — свои условия. — Не глядя на доску, Ливе делает очередной ход. — Ты соблазняешь их жен и дочерей, расстрачиваешь на особняки и любовниц выделенные Университетом гранты, убаюкиваешь нервозность в выпивке и дурманящих зельях. Тебя еще терпят за былые заслуги, но уже давно держат на карандаше. А потом, — Манроуз резко щелкает пальцами, — ты окончательно теряешь разум — убиваешь какого-нибудь лорденыша в порыве гнева, устраиваешь взрыв на полгорода из-за неточно вычисленного интеграла или, что еще хуже, заводишь интрижку с женой члена Высшего Совета Альянса. Вот тут-то терпение власть имущих окончательно иссякает, и они посылают за тобой такого, как я.

Ливе, наконец, делает паузу в своем монологе.

Я чувствую себя некомфортно — во-первых, из-за того, что приходится разменять часть фигур, и атака постепенно глохнет. Во-вторых из-за того, что Ливе придвигается все ближе и ближе ко мне. Его глаза горят, впервые за все время нашего знакомства, каким-то безумным потусторонним огнем, что навевает воспоминания о прорезающих вязкую тьму багровых сполохах. Не забывая делать ходы, инквизитор продолжает:

— Понимая, что ты натворил, ты бежишь прочь из Тальданора, как можно дальше за пределы Первого Доминиона. Ты думаешь, что сумел замести все следы, смог обвести всех вокруг пальца... И мы позволяем тебе так думать. Я жду, когда ты утратишь бдительность, когда удостоверишься в том, что опасность миновала. И тогда — какой-нибудь холодной зимней ночью — я приду за тобой. Я не убью тебя исподтишка и внезапно, о нет. Сначала ты услышишь мой свист. — Ливе, все еще с оскалом на лице, принимается тихонько насвистывать. Не знаю почему, но от этого свиста моя кожа тотчас же покрывается покрывалом из мурашек. — Ты начнешь суетиться, начнешь вспоминать боевую метафизику... вот только это тебе не поможет. Ты попытаешься сбежать, но я брошусь тебе наперерез. Я буду питаться твоим страхом, стану черпать в нем силы для того, чтобы ты осознал свои ошибки, чтобы пал на колени и принялся молить меня о пощаде... О пощаде, которой не будет.

Инквизитор замолкает, и несколько секунд я могу лишь ошарашенно моргать. Что вообще это сейчас было? Я пытаюсь собраться с мыслями, поскольку Ливе явно ждет от меня какой-то реакции.

— Невероятно увлекательная история, — наконец говорю я, стараясь не выдавать охватившего меня беспокойства. — Зуб даю, из вас вышел бы отличный писатель. Вот только я не очень понимаю, какое отношение все это имеет ко мне. Мы оба прекрасно знаем — таких, как я, суд почти никогда не оправдывает.

Мне приходится соглашаться на размен ферзей, после чего я оказываюсь в эндшпиле без пешки и с плохим слоном против маневрирующего по центру коня. У меня две пешки против одной на королевском фланге, но пешечная структура на ферзевом представляет собой дырявое решето, на которое уже нацелилась черная ладья.

— Между «почти» и «никогда» порой пролегает огромная пропасть, мистер Грэй. — Ливе поправляет свою шляпу. — Уж не знаю почему, но ты мне импонируешь, а потому мне не хотелось бы, чтобы тебя приговорили к казни.

— Да ну? Может, для этого не стоило меня арестовывать?

— Боюсь, ты не оставил мне выбора. — Ливе пожимает плечами и фиксирует конем мою слабую пешку на «цэ шесть». — А вот я выбор тебе предлагал.

— Я не мог несправедливо обвинить лорда Минэтоко в том, чего он не делал.

«По крайней мере, в отношении шахмат».

— Как скажешь, как скажешь. И все же мне бы хотелось, чтобы ты выжил. И не только пережил суд, доказав свою невиновность, но и поступил в Небесный Университет Метафизических Наук. У тебя есть стержень, в отличие от кучи лорденышей, что туда поступают. Мне было бы очень интересно взглянуть на тебя по завершении обучения... — Улыбка Ливе вновь начинает напоминать хищный оскал. — Ты подвластен эмоциям и мыслишь нестандартно — мне нравится такое сочетание. Очень хочется посмотреть, куда оно тебя заведет.

Я фыркаю. Эндшпиль выглядит все хуже и хуже, но я продолжаю цепляться, выискивая ничейные шансы.

— Вы же знаете, куда. На площадь, где меня казнят на потеху толпе.

— Может, и да. А, может, и нет... Кто знает, возможно, однажды ночью — через месяцы, а может и годы — ты услышишь мой свист, и мы снова встретимся. — Ливе хитровато щурится — но, к счастью, больше не пытается насвистывать. — Я попробую тебе помочь, Грэй.

— Поможете организовать мой побег? — спрашиваю я со скепсисом.

— Увы — боюсь, что побег не убережет тебя от пристального взгляда нашей организации. Но я найму тебе адвоката.

— Адвоката?

А вот это что-то новенькое. Я даже почти забыл о черной ладье, пожирающей мои пешки. Адвокат бы мне пригодился — желательно, правда, еще тогда, когда Манроуз давил на меня и заставлял подписывать признание.

— Именно. Лучшего во всем Тальданоре, а может, и во всех доминионах. Илиас Тираль настоящий мастер своего дела.

— А этому адвокату... уже удавалось добиться для кого-нибудь вроде меня оправдательного приговора?

— Нет, — спокойно отвечает инквизитор. — Но это не значит, что ты не можешь стать первым. Не беспокойся, я замолвлю за тебя словечко, и Илиас сделает все, что только можно — а, скорее всего, даже больше.

— Ну... э... — Я и в самом деле не знаю, как на это реагировать: Манроуз раскрылся для меня с... довольно необычной