том числе и со стороны воды). Сколько она в высоту, метров сто? Нет, явно больше — сто пятьдесят, а то и все двести. Стена усыпана бастионами и башнями, похожими на серебристые свечи; на их вершинах реют флаги и знамена, три черных коронованных орла на бело-голубом фоне. Тальданор расположен на гигантском холме (может, даже небольшой горе), так что весь город со своими высоченными зданиями планомерно поднимается чуть ли не к облакам. На вершине холма, за еще одной стеной (на этот раз темно-металлического цвета), возносится к небесам комплекс гигантских зданий. Я вижу высоченные статуи, вижу здания, похожие на храмы, и, вишенкой на торте, подпирающую небосвод цитадель. Скорее всего, она называется как-то по-другому, но, увы, у меня под рукой сейчас нет экскурсовода. Впрочем, даже порт Тальданора пестрит величием и роскошью — я вижу сотни гигантских кораблей, подобных нашему, вижу выдающиеся глубоко в воду волнорезы, а также ряд оснащенных артиллерийскими орудиями равелинов. В небе над столицей застыли несколько дирижаблей, напоминающие гигантских драконов, позирующих для художника.

От созерцания красот Тальданора меня отвлекает скрип дверной ручки. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть зашедшего ко мне в каюту Ливе Манроуза. Что меня удивляет, так это шахматная доска, которую тот притащил под мышкой.

— В это трудно поверить, — произносит Ливе, посмотрев в сторону окна, — но говорят, что до гражданской войны Тальданор выглядел еще прекраснее. Но несколько лет кровопролитных сражений разрушили город почти что до основания, так, что потом с трудом удалось воссоздать его подобие. Хотя, если честно, думаю, все это брехня — из разряда, что раньше всегда было лучше.

— Наверное, так и есть, — говорю я, не зная, что еще тут сказать.

Инквизитор кивает и достает доску.

— Нам скоро придется расстаться, мистер Грэй — так почему бы напоследок не сыграть? Только на этот раз без форы. На равных.

Я пожимаю плечами, как бы говоря «почему бы и нет». Тем более, что развлечений у меня совсем не много. А если постоянно совершать в уме арифметические операции, можно и с ума сойти. По крайней мере, последней ночью мне уже начали сниться примеры, в которых я был вынужден делить на ноль. Кажется, я даже проснулся в холодном поту и долго не мог уснуть. Чертова математика.

Мы садимся на пол, быстро разыгрываем цвет — мне достаются белые — и принимаемся расставлять фигуры. Ливе выглядит уверенно. Он одет в черную с серебристым мантию и шляпу с вороньим пером — жених на выданье, не иначе. Любопытно, кстати, инквизиторам Альянса можно жениться? Или, вступая на службу, они обязаны принимать целибат? В очередной раз я убеждаюсь в том, что, по сути, ничегошеньки не знаю о стране, в которой меня угораздило очутиться.

Ливе Манроуз начинает с «е четыре», и после некоторых раздумий я решаю ответить симметрично. Дебют он разыгрывает уверенно и быстро, но я стараюсь не отставать. Кажется, я даже что-то вспоминаю из теории. Испанская партия, основной вариант. Весьма принципиальная схема за белых — точнее, за черных, если играть по правилам этого мира. На восьмом ходу, после того, как мы оба рокировались в короткую сторону, я беру минутную паузу на поразмыслить. Можно сыграть «дэ шесть», покрепче, после чего партия перейдет в долгие маневрирования... Я решаю, что на грани казни я не в том положении, чтобы делать этот ход, а потому задвигаю ферзевую пешку на два поля вперед, уходя в гамбитный вариант. Я жертвую центральную пешку, но взамен получаю неплохую фигурную игру на королевском фланге. Ливе выглядит удивленным, однако от жертвы он отказываться не стал.

— Сказать по правде, Грэй, — говорит инквизитор, делая защитные ходы в ответ на выпад моего ферзя, — я не в восторге от того, что мне приходится везти тебя сюда — однако и проигнорировать слухи о парне, побеждающем маститых шахматистов, я не мог. Сам понимаешь — работа обязывает.

— Ага.

Сделав очередной ход, Ливе вздыхает и добавляет:

— Вероятно, по мне не скажешь, но ловить юношей и девушек, решивших поиграть в шахматы или заняться арифметикой, совсем не доставляет мне удовольствия.

Мои ферзь, оба слона и конь заняли хорошие позиции по центру и на королевском фланге. Я подтягиваю на центральную вертикаль ладью с «а восемь», на что Ливе отвечает выходом коня на «дэ два».

— Так зачем вы выполняете свою работу, если она вам не нравится? — Моя ладья выходит на шестую горизонталь. — Исключительно ради денег?

— Не совсем. Есть то, чем я страсть как люблю заниматься в своем деле.

Предлагая размен ферзями, Ливе выдерживает паузу, словно призывая меня поинтересоваться. Я иду у него на поводу и, уведя ферзя от размена, осторожно говорю:

— И... что же это?

Края губ инквизитора разъезжаются по сторонам.

— Мое призвание, Грэй, это выискивать, ловить и казнить опальных метафизиков.

Я опешиваю на некоторое время, но все же стараюсь взять себя в руки.

— А что... — Я хмурюсь, когда Ливе двигает пешку «эф», оставляя своего чернопольного слона без защиты. Однако счет вариантов подсказывает мне, что это не зевок, но хорошо продуманная западня: черные отыграют у меня в ближайшее время одну из легких фигур, отобьются от атаки и получат решающий перевес. — Разве такое часто случается, что метафизик... нарушает законы?

— К сожалению, нет, не часто. — По лицу Ливе проскальзывает ухмылка. — Но люди подвержены страстям, и практически у всех метафизиков небывалое эго. Еще бы — вначале ты осознаешь, что входишь в группу избранных. Потом начинаешь разбираться в тайнах бытия и приоткрывать завесу мироздания, пытаешься влиять на метафизическую оболочку нашего мира... А уже потом, пренасытившись этим, ты задаешься вопросом: с чего вдруг я должен следовать