белые питерские ночи станут той сказкой, которая обязательно сбудется.

– Как жаль, что у танкистов война занимает почти все личное время…

Голос Ольги был таким жалостливым, что Ивану только и оставалось сказать:

– Кто знает, может, эти фронтовые годы мы будем вспоминать как самое лучшее и дорогое для нас время. На войне ты знаешь, где друг, а где враг, кто трус, а кто боец… И эту ночь разве можно забыть?

Ольга вздохнула и осторожно высвободилась от объятий Ивана.

– Что-то тревожно на душе… Не знаю, как сказать, мне сейчас вдруг стало страшно расставаться. А мы сейчас расстанемся. И я не вдруг, а никогда не смогу стать танкистом в твоем взводе или экипаже, а ты никогда не сможешь перейти в роту связи бригады.

– Никогда не зарекайся, Олечка, и не говори «никогда». – Ивана взял ее за руку, чтоб хоть так остановить время. – Может быть, меня по ранению спишут в штаб бригады командиром взвода связи… А ты к концу войны вырастешь до командира роты. Ты уже умненькая девочка. И будешь меня гонять, увечного…

Оля вдруг крепко, что есть силы, сжала ладонь Ивана. Сделать больно «совковой лопате», конечно, не получилось, и она сердито сказала:

– Я сейчас оторву тебе руку и язык тоже, чтоб скорей перевели в связисты. Ну, никак ты не можешь без своих дурацких шуток!

– Сам не знаю, какой-то чертик сидит внутри с большим воображением.

– Ладно, прощаю твоего чертика, – Ольга вздохнула и, замерев, сказала: – Слышишь, кто-то скачет на лошади!

Тут и Родин уловил своим контуженым слухом, усмехнулся:

– Это скачет всадник Апокалипсиса…

– Какой всадник? – спросила Ольга.

– Если Первый, то – Завоеватель.

Оля знала эту библейскую легенду из Откровений Иоанна Богослова; в просвещённом Ленинграде студентка библиотечного факультета, конечно, читала роман «Идиот» с эсхатологическими терзаниями князя Мышкина и видела поразившую ее торжествующим злом и кошмаром картину Васнецова «Всадники Апокалипсиса» в Казанском соборе.

Топот был все ближе и ближе, и Ольга, и Иван, ни слова уже не говоря, почувствовали, что это не просто некий всадник на лошади, а предвестник неведомых и смертельно опасных перемен: или омут, или пропасть, невзгоды, заботы, печаль.

Из призрачного тумана уже тихим шагом выплыла… белая лошадь. Знакомую плотную фигуру вестового Родин узнал сразу: на кобыле восседал Сидорский. Он тоже увидел командира, спешился рядом, протянул ему сразу поводья.

– Командир, тебя срочно разыскивает ротный. Злой, как укушенная собака.

Родин не стал спрашивать, и так ясно: загуляли, загостились, забылись; а на часах нет тормозов или стоп-крана, и самовольная отлучка из расположения, хоть и не за пределы части, сейчас обойдется ему очень дорого.

– Скажи Деревянко, чтобы рысью дул вслед за мной… Только чтоб не обогнал… А лошадь-то откуда?

– Приблудилась, – ответил Сидорский. – Может, немецкая, может, наша… По-русски понимает.

– Уже хорошо…

Он подошел к Ольге, при кавалеристе, вывалившемся из тумана, она не стала показывать своих чувств, хотя так вдруг невыносимой тоской сжало сердце.

– Вот как все быстро закончилось, – тихо сказала она.

Он взял ее ладони в свои руки и почувствовал, что ее пальчики были холодными, и ему так не хотелось отпускать их, уходить в ночной мрак, и потом, не знаемо и неведомо ждать, когда судьба еще подарит им такие вот несколько мгновений простого счастья.

– Не говори так, радость моя, все только начинается… И никто и никогда… да никогда не разлучит… Не люблю долгих слов, они ничего не значат.

Сидорский решительным шагом вошел в избу – дверь, а потом и половицы, каждая на свой манер недовольно проскрипели. На груди качнулся орден Славы и блеснула потускневшим серебром медаль «За отвагу».

Иван вдруг легким гусарским ухватом или охватом поднял, как пушинку, Олю на руки, а она, ничего не понимая, обвила руками его шею.

Эх, посадить бы ее на коня и вдвоем умчаться в туман, в леса и дубравы, пустынные луга и дикие озера. Только нет такого места на земле, где ты будешь счастлив в уединении. Да и как он бросит своих ребят, каждый из которых родней брата. Война – самая полноправная и безжалостная хозяйка судьбы, распоряжалась, карала и миловала, калечила, убивала и щедро раздавала кому фанерные звезды, а кому ордена, кому железные, а кому и деревянные кресты.

– Скажи мне, что не отпустишь меня, пока я тебя не поцелую, – едва слышно сказала Ольга.

– Не отпущу тебя, пока ты меня не поцелуешь.

Оля зажмурилась и простонала, пьянея, ощутив его обветренные губы.

Он опустил ее на землю, еще раз поцеловал на прощание.

– Мы не прощаемся, – сказал Иван.

– Мы только на чуточку расстанемся, – отозвалась Оля.

Иван вскочил на коня, в потертое кресло, пришпорил каблуками и твёрдой рукой направил поводья.

Ольга перекрестила его вслед, тихо произнесла:

– Вот и второй Всадник Апокалипсиса. И имя его Война…

Глава шестнадцатая

А в избе Сидорский по-хозяйски осмотрелся, понял, что вечеринка еще не закончилась и, увидев старшего по званию, произнес:

– Разрешите присутствовать, товарищ старший лейтенант?

Нет, явно оздоровительно подействовал свежий ночной воздух на Романа, он благодушно позволил:

– Заходи, сержант, тут у нас, правда, дамы – хозяйки. Глядишь, может, и станцевать удастся…

Чварков возился с пластинками, после танца с Таней он был на седьмом небе от счастья и с замиранием сердца мечтал еще раз ее пригласить; сама же она с интересом оценила нового гостя. Деревянко рассмеялся, еще ничего не зная.

– Доброго здоровья всем. Разрешите представиться: Кирилл Сидорский, командир башни в гвардейском экипаже лейтенанта Родина!

Татьяна назвала себя, офицеры предпочли не сообщать свои имена.

– Командира срочно вызвали в расположение роты, – продолжил Кирилл. – Тебе, Саня, тебе тоже надо рысью вслед за ним. Быстрым бегом, Саша…

Тут послышался топот копыт, быстро стихший. Деревянко, скиснув на глазах, встал, взял автомат и гармонь.

Скрипнула старой каргой дверь, вошла Ольга, в ее лице появилось что-то особенное: и полыхнувший румянец, и глаза, в которых, кажется, блеснули слезинки, и это маленькое чудо, когда всего лишь от легкого поцелуя девушка становится еще милее, красивее и нежней.

Сидорский четко повернулся, не щелкнув при этом каблуком (щелчок был для иных ситуаций).

– Я – Кирилл.

– Оля.

Она улыбнулась в ответ, грузный сержант развернулся не без изящества.

– Я прошу прощения, Оля и Таня, что нарушил вашу компанию и вечер, так сказать, отдыха. Но приказ…

– «Дан приказ ему на Запад, ей – в другую сторону», – перебила Татьяна. – Присаживайтесь к столу, Кирилл. Без чашки чая мы вас все равно не отпустим.

А Деревянко уже через минуту как подменили, и взгляд