Он протянул лист бумаги и дал карандаш.

«От веселого до печального один шаг, – подумал Родин и тут понял, откуда Смерш узнал, что они отлучились и где проводили время. – Вот же сучонок…»

Иван взял карандаш, пододвинул лист и, быстро, не вдаваясь в детали, описал историю «вечера отдыха».

В соседней комнате следователь отдела контрразведки Смерш бригады Левин все еще выпытывал у Деревянко подробности «преступного заезда» на минное поле. Под протокол. И если говорить о стереотипе, то типаж капитана вполне подходил под человека этой профессии: худощавая, сутулая, как вечный знак вопроса, фигура вынуждала его смотреть на допрашиваемого исподлобья. И уже это придавало его лицу с длинным носом-клювом выражение угрюмости и подозрительности. И не было ничего лишнего, даже оспинки на лице, как отметины не такой уж простой работы. Голова тщательно выбрита, лишь небольшое «послабление» – щёточка черных усов. Длинные узловатые пальцы рук жили своей жизнью и, когда они сплетались, были похожими на щупальца осьминога.

И Деревянко вдруг с ужасом стал понимать, к чему клонит, подталкивает следователь контрразведки Левин: к признанию его, гвардии рядового Александра Деревянко, умысла совершить дезертирство, да не просто дезертирство, а переход на сторону врага.

– Деревянко, а ведь вы проживали на территории, временно оккупированной немецко-фашистскими войсками в селе Большая Драгунская в период со 2 октября 1941 года по 7 августа 1943 года? – Левин допрашивал, будто маленькие гвоздики вколачивал.

Деревянко пожал плечами:

– Да проживал и не отрицаю…

– И во время оккупации некоторые граждане становились на путь сотрудничества с оккупационными властями. Вот какая арифметика. Слышали об этом?

– Слышал, – тут ответил Деревянко. – Полицаи…

– А у нас, Александр Сергеевич, есть данные, что в конце 1941 года у вас произошел первый контакт с немецкими разведывательными органами. Вот такая арифметика.

Деревянко аж подскочил:

– Да что вы говорите такое, товарищ капитан?!

– Сидеть! – рявкнул следователь. – И не товарищ я тебе, а гражданин.

Саня обессиленно опустился.

– У меня бабушка и брат погибли, фашисты их гусеницами раздавили. У нас дом сожгли, всю деревню из танков постреляли…

– На войне не выбирают, где свой, а где – чужой. Меточку на дом не поставили, – дернул уголком рта Левин. – Деревянко, это Смерш, и нам все известно! В конце 1941 года ты дал согласие и подписал документы на сотрудничество с «абвером».

– Каким еще «абвером»?

– С немецкой армейской разведкой. Вот тут есть показания нашей агентуры, – он похлопал по картонной папке на его столе, на которой было написано «Особый отдел НКВД отдел контрразведки Смерш. Следственный отдел. Дело № 143 по обвинению Деревянко Александра Сергеевича». – И вот, выбрав момент, ты решил совершить попытку прорваться на сторону врага через минное поле. Что ж, рискованное дело. Но твой командир вовремя очухался и предотвратил эту попытку. Признаешь, что хотел удрать к немцам?

– Товарищ, гражданин капитан, да не было такого… Да я сам добровольцем пошел в танкисты мстить врагу, – Саня просто умолял поверить ему, комсомольцу, лучшему трактористу района и передовику соревнования.

А Левин набрасывал новые петли.

– И когда эта попытка не удалась, ты, теперь уже бывший боец Красной армии, Деревянко, разработал план перехода на сторону врага в ходе ночного марша…

Следователь продолжал забивать свои «гвоздики», и они все глубже уходили в несчастную Сашкину голову. Все происходящее казалось диким, нелепым кошмаром, вот закрой глаза, и он исчезнет, прекратится идиотский спектакль, и «Дело № 143» развеется как дым от сигареты, лежащей в пепельнице, из обрезанной под жвах гильзы танкового снаряда.

– Давай, рассказывай, бывший боец Красной армии, как совершал подготовку к измене Родине…

И Деревянко вновь в памяти своей восстановил все подробности того злоклятого марша и вновь, чтоб, не дай бог, не упустить чего-то, стал докладывать все фрагменты той ночи и последовавшего дня.

– Что-то странно у вас все выходит, Деревянко, не кажется ли вам? Случайно, по вашим словам, заехали на минное поле, случайно уехали в сторону, и не куда-то, а в расположение фашистского 505-го танкового батальона. Не слишком ли много случайностей, Деревянко? И вашему командиру опять пришлось спасаться, спасать, выкручиваться из этой ситуации. Вопреки опять-таки вашим преступным замыслам. Не надо вводить следствие в заблуждение, гражданин Деревянко. Вам это не удастся, и не таких ломали и кололи.

И Левин выразительно похлопал по «Делу № 143».

– И вот последний случай, – продолжал увещевать Левин. – Признайтесь, ведь это вы были инициатором самовольной отлучки из расположения батальона?

– Да, я! – с отчаянным вызовом выпалил Саня.

Уж пропадать, так пропадать! Хоть командиру меньше достанется, может, не так серьезно накажут, – с безнадегой и равнодушием подумал Александр, как ни крути, подвел он лейтенанта Родина по всем статьям, с головой, по самую макушку. И ежели на дно идти, так одному…

Левин удивленно вскинул брови: не ждал такого скорого «признания».

– Очень хорошо, Деревянко. Вижу, вы начинаете сознавать глубину и тяжесть содеянного. Молодец… Следствие предлагает вам стать на путь правдивых показаний. Полное признание и раскаяние облегчит вашу участь.

У Деревянко все сжалось внутри и похолодело, и вспомнилась картинка детства, ярко и обостренно, прыжок с обрыва в реку.

– Я хочу написать заявление.

– Очень хорошо, – все так же без эмоций произнес следователь и протянул бумагу и карандаш. – Опишите все подробно и, главное, мотивацию своих преступных деяний, то есть причины совершения. Ясно?

– Так точно.

После обязательной части Деревянко начертал на листе: «В эпизодах преступных деяний заезда на минное поле, ухода из колонны на другой маршрут и будучи инициатором самовольной отлучки из расположения батальона я действовал сознательно, с преступным умыслом сделать служебные неприятности моему командиру гвардии лейтенанту И.Ю. Родину. На протяжении всей службы в экипаже он постоянно меня оскорблял, унижал, придирался по мелочам и не давал достаточно время для отдыха».

Левин прочитал, показал, где расписаться, положил бумагу в папку «Дело № 143» и пристально и тяжело глянул на Саню.

– Вы же понимаете, Деревянко, что выкручиваться, придумывать версии мести своему командиру Родину – это глупо и безнадежно в вашей ситуации. Я предлагаю вам добровольное чистосердечное признание, и у вас будет шанс, вместо расстрела или виселицы за неоднократные попытки дезертирства и перехода на сторону врагу, отправиться в штрафную роту. Вот такая арифметика, бывший гвардии рядовой Деревянко.

Сашка выдержал этот взгляд. Страха уже не было, только опустошение и чувство смертельного удушья, как когда-то в розовом детстве, на спор пришлось проплыть под плотом из бревен. Только где хватануть воздуха, если инквизитор заготавливает уже гвозди, как для распятия, и пересчитывает их на твоих глазах, и никто не поможет, не спасет, не простит.