Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А я не увидела, – прошептала она.
Аша вдруг почувствовала беспомощность. Словно где-то рядом в засаде ее ждал огнедышащий зверь, а она отстегнула и сняла доспехи. Она быстро отвернулась от скралла и поспешила за драконом.
– Искари.
Она остановилась, но не обернулась.
– В день, когда я нашел тебя в лазарете, я понял: что-то изменится. И пока этого не случилось… – Он чуть помолчал. – Мне нужно было, чтобы ты меня увидела. Всего лишь раз.
Аша взглянула на него – в его глазах больше не сверкали стальные клинки.
Он потупил взгляд, словно устыдившись чего-то, и махнул в сторону дракона.
– Пойдем. Помогу тебе залечить его рану.
Первый напев позволил Аше приманить дракона. Второй его успокоил, и она смогла рассмотреть разрыв на его крыле. Третий напев помог невольнику наложить швы. Каждый раз, как очередной напев иссякал, оставляя внутри нее пустоту, дракон наполнял ее новой историей. И с каждым разом с помощью Аши эти истории становились понятнее и красочнее, не такими обрывочными и путаными, как раньше.
– Молодец, – похвалила она дракона, когда они закончили, почесав его шею под подбородком.
Невольник, напевавший себе под нос какую-то мелодию, пока работал, посмотрел на них и улыбнулся.
Когда крыло было заштопано и дракон отнес их обратно на поляну с ручьем, солнце уже клонилось к горизонту.
Аша походила между деревьями и отыскала суму с лютней, которую бросила там.
– Хочу уточнить один момент, – сказала она, протягивая суму невольнику.
– Какой? – отозвался тот.
– Ты не можешь звать его Краснокрылом.
Он присел на корточки и принялся развязывать тесемки сумы.
– Может, у тебя есть другое предложение?
– Вообще-то, да.
Он остановился и посмотрел на нее.
– Ему больше подходит имя Тень.
– Тень, – повторил он и задумался, а затем глянул на дракона, вытянувшегося поодаль на солнце.
– Тень… Годится.
Улыбка снова заискрилась в его глазах. Но когда он раскрыл суму, она медленно сползла с его лица. Он смотрел на лютню, но не трогал ее.
– Это не моя, – дрогнувшим голосом произнес он.
– Знаю, – ответила Аша. – Я купила ее сегодня утром. Это вместо твоей старой.
– Вместо моей старой? А что случилось с…
– Я ее сожгла.
– Ты… – он медленно поднялся, – что сделала?
Аша развела руками.
– Джарек нашел ту комнату, в которой ты прятался. И я сделала первое, что пришло на ум: сожгла свитки, лежанку, лютню. Все сожгла.
Он схватил ее за запястье и пробуравил бешеным взглядом.
– Ты хоть понимаешь, до какой степени бессердечна?
Слова обожгли ее словно плетка. Хотя что тут странного – конечно, она знала. Она не просто бессердечна. Ее сердце давно превратилось в сухую шелуху.
Она с легкостью могла бы вырвать руку, но не шевелилась. Она хотела, чтобы невольник ей поверил.
– Я пыталась защитить тебя.
– Ты защищала себя, – бросил он и вдруг отпустил ее, словно она была чудовищем, к которому противно прикасаться. – Мне подарила ее Грета.
Он отвернулся и нервно взъерошил волосы.
В памяти Аши всплыл образ седой служанки.
– Она мне была как мать. А сейчас ее нет. И единственную вещь, которая мне напоминала о ней, ты уничтожила.
Аша вдруг почувствовала опустошение: будто ее душа была ковром, а его слова выдирали из него нити, словно когти.
– Я не…
– И тебе все равно, правда? Потому ты не произносишь имена слуг и поэтому не хотела, чтобы я дал дракону имя, – он подошел к ней вплотную. – Если будешь звать нас по именам, то не сможешь оставаться равнодушной. А когда начнешь что-то чувствовать, то не сможешь убить нас, если тебе будет необходимо.
Исчез тот улыбающийся невольник, что напевал вполголоса, когда зашивал крыло дракону. Вместо него перед ней стоял незнакомец, враг. И одна ее половина говорила: остерегайся. Но другая возражала: посмотри, как дрожат его руки, как затуманились его глаза.
Аша потеряла мать, но он потерял гораздо больше. А она сожгла то, чем он так дорожил, самое ценное в его жизни, единственное, что он имел. В груди заныло, словно в нее засадили топор.
Она не понимала, что собирается сделать, и вдруг почувствовала, что ей хочется сделать то же самое, что сделал он, когда перебинтовал ее обожженную ладонь и зашил разорванный бок. Она захотела залатать его рану, смягчить его боль.
Прижав ладонь к груди, Аша нарушила свое собственное правило.
– Торвин.
Его губы приоткрылись. Он смотрел на нее, будто совсем не понимая, как будто она говорила на другом языке.
– Прости меня.
Он медленно коснулся ее ладони, прижатой к груди, проверяя, на самом ли деле она здесь, перед ним.
Аша посмотрела на новую лютню, все еще лежавшую в суме.
– Я заберу ее.
Она протянула руку, но он остановил ее.
– Нет.
Они оба молчали. Невольник еле заметно водил пальцем по косточке ее запястья.
– Я был несправедлив. Ты не знала.
Она смотрела на него, стоящего в лучах заходящего солнца.
Он отпустил ее руку.
– Ты не бессердечна, – произнес он. – Никогда не прощу себе, что сказал такое.
Аша отвернулась.
– Мне нужно идти.
Она подобрала доспехи и облачилась в них. Засунув серпы в ножны, она потянулась за топором, валявшимся в траве. Но, вместо того чтобы прицепить его к поясу, она протянула его невольнику.
– Если тебя найдут, – сказала она, – не раздумывай. Просто сразу наноси удар.
Торвин взялся за рукоятку, коснувшись ее пальцев.
Она повернулась и зашагала к деревьям. Но, прежде чем войти под их сень, она остановилась. Последние солнечные лучи золотили траву под ее ногами, а она все еще чувствовала прикосновение его пальцев на запястье.
– Торвин, – произнесла она, не смея обернуться.
– Да.
– Можешь звать меня Аша, если хочешь.
По крутой улочке неторопливо спускались двое солдат. Аша задержала дыхание и подождала, пока они завернут за угол, а потом почти бесшумно спрыгнула с ограды. Ботинки глухо стукнули о булыжники мостовой, взметнув клубы пыли.
Аша избегала главных улиц. Когда она слышала шаги за спиной или чувствовала, что кто-то может ее заметить, сворачивала в переулки. Чем дольше ей удастся оставаться незамеченной, тем лучше.