— Павлик Морозкин?

— Знаете, Михаил, — голос поручик заледенел, — в скольких дуэлях мне пришлось поучаствовать, чтобы отбить охоту так коверкать мое имя? Попрошу запомнить, я Павел, не Павлик!

— Прошу прощения, — искренне отозвался я. — Просто ваше имя оказалось созвучно с именем одного моего… знакомого.

— Однофамилец? — немного теплее уточнил поручик.

— Почти, — я усмехнулся. — Павлик Морозов его зовут.

— Воин?

— Ну, как сказать, — я призадумался. — Есть две теории. Кто-то говорит, что он был героем. Воин правды, так сказать. Ну а кто-то считает его просто предателем, заложившим своего отца и деда.

— Против рода идти невместно, — покачал головой Морозкин.

— А если отец — преступник, а дед — душегуб? — не удержался я.

— Род плохого никогда не подскажет делать, — не согласился поручик. — Значит отец и дед против рода пошли, поставив на первое место служение своим интересам.

— Ну а что маленький мальчик может сделать против взрослых? — я уже и сам был не рад, что завел такой разговор.

— Род на помощь призвать, конечно, — удивился Морозкин. — Ну или к князю пойти на крайний случай.

— У него была… немного другая ситуация, — вздохнул я. — даже безвыходная, что ли? Убили его, можно сказать, свои же.

— Как бы то ни было, Род все видит, — уверенно заявил поручик. — И виновные будут прокляты Родом, и справедливое наказание настигнет их.

— Не всегда все в жизни справедливо выходит.

— Всегда, — не согласился Морозкин. — У меня дед девятиранговый маг, он говорит, что мы многое не помним. Зачастую за свои прошлые поступки ответ держать приходится, реже — за грехи предков.

— Даже так? — удивился я.

— Да, — кивнул поручик. — Поэтому знающие люди, ежели что нехорошее задумали, никогда родню в свои планы не посвящают. Иначе Судьба так в ответочку ударит, что весь род прервется.

Насчет Судьбы у меня было свое мнение, но дальше развивать разговор я не стал и, задумавшись, замедлил шаг.

Услышанного и так с лихвой хватило на подумать.

Ведь концепция, действительно, получалась интересной.

Если, к примеру, некто Икс, хочет возвысить свой род, он может пуститься во все тяжкие, но так, чтобы никто из родичей об этом не знал.

Эдакая жертва — берет на себя грехи в обмен на величие рода.

Вот только интересно — работает ли это в жизни?

Эх, ну почему Светозар не поехал в надел?

Я задумался было о роде и о том, что в моем мире называют родовой кармой, но взгляд зацепился за очередной барельеф, и я хлопнул себя по лбу.

Я же вообще не о том пообщаться с Морозкиным хотел!

— Павел, — я прибавил шаг. — Я ж совсем о другом хотел поговорить. Скажи, ты своим навыком тайники находить можешь?

— Забудь о тайниках, Михаил, — усмехнулся поручик. — За все это время мы прошли пять штук и все пустые. Кто бы он ни был, он здесь уже давно.

— Ясно, — помрачнел я. — Слушай, а вообще что-нибудь про это место знаешь? Как-то не похоже на шахты.

— Это же твой надел, — удивился Морозкин. — А ежели сам не в курсе, запроси летопись из княжеской библиотеки.

Мда уж, летопись… Как просто…

— Ну да, ну да… Слушай, Павел, а что там с нашим незнакомцем-то? Чувствуешь его хоть?

— Нет, — тут же погрустнел поручик. — Вся надежда на чутье Алабая.

— Он здесь был! — отозвался идущий впереди перевёртыш. — Но точнее сказать не могу. Здесь везде его запах.

— Затаился, — сделал вывод Морозкин. — Иначе я бы его услышал.

— Или далеко вниз ушел, — бросил Алабай, выводя нас в круглый зал.

Стоило нам выйти в зал, как наша цепочка — Алабай, поручик Морозкин, я, Хмурый и корнет Калугин — разрушилась.

— Хоть ловушек нет — уже хорошо, — буркнул Хмурый.

— Может, сами поставим? — предложил Калугин.

— Не стоит, — я покачал головой. — Он нам пока ничего плохого не сделал. Худой мир лучше доброй ссоры.

— Ты просто его взгляд на себе не чувствовал, — не согласился Алабай. — Даже меня и то пробрало. Когда на тебя смотрят как на добычу, это… неприятно.

— Тогда, может, послание ему оставим? — предложил Калугин.

— Мысль хорошая, — задумался я. — Вот только как? Крикнуть, мол, эй, дружище, выходи знакомиться! Я хозяин надела. А сам надел — мои родовые земли. Если ты адекватный — договоримся, а нет… уходи подобру, поздорову!

— Нормально сказал, — оценил Хмурый, а Алабая согласно кивнул. — Пиши записку.

— А как он поймет, где её искать-то? — удивился Калугин. — Тут таких залов, поди, не один десяток.

— Могу помочиться, — предложил Алабай. — Судя по взгляду, это хищник, а значит мимо такого точно не пройдет.

— Не надо, — я покачал головой. — Я бы на месте этого одаренного после такого разговаривать точно бы не стал. Есть идея получше.

Я достал из кармана полуразряженный накопитель, который вчера вытащил из ремня северянина, и продемонстрировал его товарищам.

Затем с явным сожалением вырвал лист из своего блокнота и набросал небольшую записку.

Немого подумал, попросил у Хмурого свечу и под строками оставил свою печать.

Записку положил на валяющийся почти по центру зала плоский камень со стершейся из-за времени гравировкой, а сверху опустил накопитель.

— Ну что, возвращаемся на базу?

— А если он прочитает, но на контакт не пойдет? — поинтересовался Калугин.

— Тогда дождемся нашего физрука, прочешем весь надел, найдем и убьем, — равнодушно отозвался я.

— Сурово, — усмехнулся Калугин.

— Это мой надел, — я невозмутимо пожал плечами. — И мне здесь неадекваты и отморозки не нужны.

— Хорош трепаться, — Хмурый поежился, словно стоял на сквозняке. — Потопали обратно. Тебе, Михаил, ещё молодняк на вылазку везти. За пацанов не скажу, но девчонки очень просились в лес.

— Да какой им лес, — скривился я. — Хмурый, делай, что хочешь, но надо барышень занять. Негоже девчонкам в северян из арбалетов стрелять.

— Э нет, — замахал головой и руками хмурый. — Ты давай сам со своими подружками разбирайся. Я, вон, лучше с Алабаем Горчакова понатаскиваю. Парень отлично чувствует лес.

— Ну и гад же ты, Хмурый, — сообщил я Воину. — А ещё боевой товарищ называется.

— Гад, — впервые за последнее время Воин расплылся в улыбке. — Ещё какой!

Хмурый покосился на прислушивающихся к нашей беседе офицеров и снова нацепил маску недовольного жизнью бродяги.