стал по-своему несчастным старикашкою»; в «Прыгуне в высоту»: «Два двадцать у плюгавого канадца»; и в «Памятнике»: «И строитель шикарных гостиниц / (Он мне ровно по щиколку ростом) <.. > Разродился приветствием-тостом / И хвалу нараспев произнес» /4; 261/. Точно так же нараспев беседовал с героем «главный спец по демократам, бывший третий атташе»: «В выраженьях точных, сжатых / Инструктировал, как пел. / Он на этих демократах, / Говорит, собаку съел» («Инструкция перед поездкой за рубеж»; БС-17-17)[2099].

Подобный сарказм по отношению к представителям власти (в завуалированной форме) встречался также в «Лукоморье»: «Здесь и вправду ходит кот, как направо — так поет, / Как налево — так загнет анекдот»; в черновиках стихотворения «Я юркнул с головой под покрывало…», где про статую В. Мухиной «Рабочий и колхозница», бывшую символом советского государства, сказано: «Уперся он — та пела, но серчала» (АР-16-183); в начальной редакции «Палача», где этот палач уговаривал лирического героя: «Посчитаем ночь за три, / Споем, отдохнем» (АР-16-188); в посвящении «“Антимиры” пять лет подряд…»: «Но голос слышится [И словно музыка]: “Так-так-так”, - / Неясно только, чей, — / Просмотрит каждый ваш спектакль / Комиссия врачей, ткачей и стукачей» (АР-2-68); и в черновиках «Райских яблок»: «С криком “В рельсу стучи!” словно благовест спели бичи» (АР-3-158).

В последней цитате «бичи» являются помощниками власти: «Засучив рукава, пролетели две тени в зеленом, / С криком “В рельсу стучи!” пропорхнули на крыльях бичи» /5; 176/, «Кто-то ржавым болтом, поднатужась, об рельсу ударил, / И как ринутся все в распрекрасную ту благодать!»[2100].

Приведем свидетельства бывших заключенных: «Рядом с проходной стоит столб с перекладиной, на которой подвешен кусок рельса. Тут же большой болт. Утром и вечером в одно и то же время надзиратель, а если ему лень, то нарядчик из заключенных, бьет болтом по рельсу. Заслышав звон, дневальные в землянках оповещают о подъеме или отбое»[2101]; «Так к отбою звонят в лагерях, / Ржавой рельсой над зоной бряцая» (Вадим Делоне. «Ветер красной играет листвой…», 1975).

Поскольку в «Райских яблоках» «бичи» выполняют поручения власти — лагерного начальства (приказывают стучать в рельсу), — то они наделяются чертами самой власти, которая способна летать: «…пропорхнули на крыльях бичи» = «Вдруг в окно порхает кто-то / Из постели от жены», «Дух сегодня очень занят: / Крылья к ночи починяет» («Песня про плотника Иосифа»; АР-4-60, 62). Помимо святого духа, можно вспомнить Черномора из «Лукоморья больше нет», беду из посвящения Ю. Любимову («Лиха беда, настырна и глазаста, / Устанет ли кружить над головой?») и родственные образы тощего грифа, стервятника и ворона.

Заметим, что беда, настырно кружащая над головой, напоминает действия агентов КГБ в стихотворении «Копошатся — а мне невдомек…» (1975): «Подступают, надеются, ждут, / Что оступишься — проговоришься». Такими же настырными выведены противники лирического героя в «Сентиментальном боксере» и в шахматной дилогии: «Но он пролез — он сибиряк, / Настырные они!» /1; 200/, «Он даже спит с доской — настырность в нем» (АР-9-162).

А «.две тени в зеленом», которые «пролетели» мимо лирического героя в «Райских яблоках», — это и есть те самые «бичи», которые «пропорхнули на крыльях» (точно так же и в «Горизонте» эти тени пролетали мимо него, чтобы сбить с пути: «Но то и дело — тень перед мотором: / То черный кот, то кто-то в чем-то черном»).

Кроме того, в строке «С криком “В рельсу стучи!” словно благовест спели бичи» встречается знакомый нам прием совмещения советских (лагерных) и христианских реалий, в результате чего власть саркастически наделяется божественными свойствами. Вспомним «Побег на рывок»: «И осенили знаменьем свинцовым / С очухавшихся вышек три ствола», «Псы покропили землю языками / И разбрелись, слизав его мозги» и т. д.

Раз уж зашел разговор о «Райских яблоках» (1977), перечислим важные параллели между этой песней и «Моими похоронами».

В обоих случаях лирический герой выражает одинаковое удивление при виде вампиров и лагерной зоны: «Сон мне снится — вот те на!» = «Вот те на — прискакал: пред очами не райское что-то» (АР-3-166); «Гроб среди квартиры» = «И среди ничего возвышались литые ворота».

Соответственно, вампиры ведут себя точно так же, как и ангелы (лагерные надзиратели), а лирического героя пробирает дрожь: «Я от холода дрожу <.. > Сплю во сне, а вурдалак / Со стаканом носится» /3; 317 — 318/= «Херувимы кружат, ангел окает с вышки, озноб» (АР-3-158) («вурдалак… носится» = «херувимы кружат»; «дрожу = «озноб»).

Но самое интересное, что «умудренный кровосос» и «самый сильный вурдалак» обнаруживают буквальные сходства с «апостолом Петром»: «Престарелый кровосос…» (АР-13-38) = «И апостол-стиарик…»[2102]; «Крикнул главный вурдалак: / “Всё! С него довольно!” <…> И почетный караул / Для приличия всплакнул» /3; 316 — 317/ = «…он над стражей кричал, комиссарил» (СЗТ-2-371); «Сопел с натуги, сплевывал» = «И кряхтел, и ворчал».

При этом родственники лирического героя, выполняя указания «сверху», повторяют действия вампиров: «И почетный караул / Для приличия всплакнул» = «Пролив слезу и головы склоня» (АР-3-164) (да и «апостола Петра» герой узнал «по слезам на щеках его дряблых»); «На мои похорона / Съехались вампиры <.. > Вот завыл нестройный хор..» /3; 316/ = «Но хор завыл, как будто хороня]»[2103] /5; 507/.

«Как будто», поскольку на самом деле герой жив. В «Моих похоронах» он говорил так: «Я же слышу, что вокруг, — / Значит, я не мертвый]». Этот же мотив встречается в «Горизонте»: «Я жив! Снимите, черные повязки!», — и в «Памятнике», где его вроде бы уже год как похоронили: «Напоследок “Я жив!” прохрипел» /4; 10/. Причем в двух последних песнях герой одинаково обращается к властям: «А черти-дьяволы, вы едущих не троньте!» (АР-11-121) = «Выделялся косою саженью — / Знайте, черти]» (АР-5-132); упоминает затеянный ими «спор»: «Был спор — не помню, с кем» (АР-3-114) = «На спор вбили» (АР-6-40); говорит, что они убрали все следы: «Чтоб не было следов — на старте подмели» (АР-3-112) = «Смыты пятна — нате смерьте» (АР-6-42, АР-11-122); а сам предстает бесстрашным: «И пулю в скат влепить себе на дам» = «Не боялся ни слова, ни пули»; и вырывается на свободу: «Но я порвал канат, как финишную ленту» (АР-3-112) = «Когда вырвал я ногу со стоном» (АР-6-38).

И поскольку вампиры «стали речи говорить — / Всё про долголетие», в «Райских яблоках» лирический герой заявит: «Мне не надо речей, кумачей и свечей в канделябрах» /5; 510/. И