себя он описывает одинаково: «Почему же я лежу, / Дурака валяю?» = «Он — апостол, а я — остолоп», «Значит, я не мертвый!» = «Я пока невредим, но и я нахлебался озоном». Вместе с тем в «Райских яблоках» герой формально является мертвым, поскольку попадает в рай (лагерную зону) после своей смерти: «Так сложилось в миру — всех застреленных балуют раем».

Еще одна песня 1977 года, которая содержит целый ряд параллелей с «Моими похоронами», — это, как ни странно, «Притча о Правде».

И лирический герой, и Правда оказывают сопротивление: «Я же слышу, что вокруг, — / Значит, я не мертвый!» = «Ложь это всё, и на Лжи одеянье мое!», — хотя и не отличаются физическим здоровьем: «Да где уж мне, ледащему, болящему, / Бить не во сне — по-настоящему» (АР-3-40) = «.Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах».

Если «самый сильный вурдалак… сопел, с натуги, сплевывал», то Ложь «сплюнула. грязно ругнулась и вон подалась». Кроме того, «гнусный кровопивец / Незаметно впился в бок» (АР-13-34), а «гнусная Ложь эту правду к себе заманила» (АР-8-162), после чего «в Правду впилась и осталась довольна вполне».

В обоих случаях отличительными чертами врагов главных героев являются ловкость: «Шустрый, ловкий упырек» (АР-3-38) = «Выплела ловко из кос золотистые ленты»; и любовь к длинным речам: «Стали речи говорить — / Всё про долголетие» = «Правда, в речах его правды — на ломаный грош»

А лирический герой и повествователь одинаково говорят о вампирах и Лжи: «Вон, гляди, со стаканом носится» = «Гчядъ, а конем твоим правит коварная Ложь».

В свою очередь, последние цитаты заставляют вспомнить «Марафон» (1971): «Вон, гляди, со стаканом носится»[2104] = «Вон, гляди, пошел на третий круг»[2105]. Но между этими песнями есть и множество других параллелей: «Стали речи говорить — / Всё про долголетие» = «А всё вчера все вокруг / Мне говорили: “Сэм — друг, / Сэм — наш, — говорили, — гвинейский друг”»[2106]; «Всё втискивал и всосывал» = «Вот друг-гвинеец так и прет»; «А вообще, кровожадно вопия, / Высунули жалы»[2107], «Мои любимые знакомые» /3; 322/ = «А вообще тоже мне — хорош друг»[2108]; «Вон, бля, со стаканом носится»[2109] = «Он, бля, — видал! — обошел меня на круг»[2110]6; «Вон, гля, со стаканом носится — / Сейчас наверняка набросится»[2111] = «Гчя, вот счас пошел на третий круг!»[2112].

***

В этой главе мы уже сопоставляли «Историю болезни» с «Сентиментальным боксером» (1966), однако последняя песня имеет сходства и с «Моими похоронами».

В первом случае герой сбит нокдауном, а во втором — насильно загнан в гроб и тоже лежит. Поэтому он хочет, чтобы враги отстали от него: «Противник мой — какой кошмар — / Проводит апперкот» /1; 470/, «<Да> что же он делает, этот Смирнов? / <Угомо>нится ли когда он? / <Стерп>ел всё, и вот получил апперкот, / <Это> был первый нокдаун» (АР-17-180) = «Погодите, спрячьте крюк!» /3; 84/, «Страшный сон очень смелого человека» /3; 322/. А смелым лирический герой предстанет и в первой песне: «Но тренер внушил мне, однако, / Что бокс — это дело отважных и смелых, / Что бокс — это спорт, а не драка» (АР-17-180).

В «Боксере» герой задается вопросом: «Почему повержен я, / Почему повален?»[2113] [2114], - а в «Моих похоронах» он также спрашивает себя: «Так почему же я лежу, / Дурака валяю?». И в обоих случаях он плохо себя чувствует: «Вот — апперкот, я — на полу, / И мне нехорошо!» /1; 199/ = «Я от холода дрожу, / Тленье ощущаю» (АР-3-38).

Повержен же он потому, что ему противостоят «здоровый черт» и «самый сильный вурдалак».

Если «противник Смирнов» — «в боксе не год» (АР-17-180), то и вурдалак назван «умудренным», то есть тоже опытным.

В ранней песне противник проводит герою апперкот, а во второй — он его «всё втискивал и всовывал, / И плотно утрамбовывал».

Помимо апперкота, в «Сентиментальном боксере» герой получает удары по лицу: «И думал противник, мне челюсть круша…», — а в «Моих похоронах» вампиры готовы броситься ему на шею и «пронзить» сонную артерию.

В «Сентиментальном боксере» герой называет противника чертом: «А он всё бьет, здоровый черт», — а в «Моих похоронах» уже сталкивается с целой ватагой нечисти — вампиров: «Да куда же, черт, вы?!»; и в обоих случаях подвергается издевательствам: «А он всё бьет, здоровый черт» = «А самый сильный вурдалак / Всё втискивал и всовывал» (сравним также в «Песенке про Кука» и в песне «Ошибка вышла», где вновь фигурирует нечисть — дикари, шабаш и чертовка: «Их вождь всё бегал, всё стрелял из лука»460, «А он всё тёр себе скулу / И бегал от меня к столу, / И хмыкал, и кривился. <.. > А он — всё шмыг да шмыг за стол» /5; 380/).

В обоих случаях встречается одинаковый прием контраста: «Но он мне в ответ прохрипел, чуть дыша, / Что жить хорошо и жизнь хороша» /1; 471/ = «Стали речи говорить / Всё про долголетие <.. > Умудренный кровосос <.. > хрипло произнес / Речь про полнокровие» (АР-3-38). Очевидно, что перед нами — сарказм по поводу лицемерия властей и декламируемых ими красивых лозунгов.

Между тем герой бездействует — не бьет своего соперника и не сопротивляется кровопийству вампиров: «^ что дерется, вот чудак! — / Ведь я его не бью» /1; 471/ (этот же мотив встретится в «Разговоре в трамвае»: «Граждане! Вы все свидетели — / Я его не бил, как вы заметили, / Он же мне нанес оскорбленье: / Плюнул и прошел по коленям» /2; 498/) = «Слышать — я всё слышу, но / Ничего не делаю» (АР-13-38). Однако в начальной редакции обоих текстов он все же ударяет своих врагов: «Я тоже такой, я вошел в ближний бой» (АР-17-180) = «Я во сне — воинственный» /3; 322/; «Решил я: кой чёрт, что бокс — это спорт? / Забыл я и врезал по уху» (АР-17-182) = «Снова снится вурдалак, / Но теперь я сжал кулак — / В кости, в клык и в хрящ ему! / Жаль, не по-настоящему…»/3; 319/.

Заметим, что риторический вопрос «Решил я: кой чёрт, что бокс — это спорт?» будет повторен в стихотворении «Королева спорта» (1970): «Боксы и хоккей мне — на какого