мою гибель. Там ты сможешь жить спокойно, а я тем временем уговорюсь с достойными людьми… Отец вел переписку со многими, и я знаю, что кое-кому не по нраву нынешний король! Но они боятся… Однако если ты будешь с нами, то они перестанут сомневаться и выступят наконец против Рикардо! – Он перевел дыхание и добавил: – Тебе опасно самой ехать в столицу. Ты ведь не знаешь этих людей, правда? Кроме разве что Деррика, а он упоминал, что и сам встретил их совсем недавно… Достаточно одного неосторожного слова, и ты окажешься у людей короля! Уж прости, тебя сложно с кем-то спутать…

Я молчала, а лес притих. Дух, однако, не ушел, я чувствовала его дыхание. Наверно, ему тоже было интересно, к чему ведет Маррис.

– А ты кем себя видишь? – спросила я наконец. – Если вдруг случится чудо и с Рикардо удастся снять корону, желательно с головою вместе, чего потребуешь ты у королевы в обмен на свою помощь? Хочешь стать главнокомандующим? Министром? Может, казначеем или послом?

– Признаюсь, я… – сказал Маррис и запнулся, но лишь на мгновение, тут же продолжив: – Госпожа, раз уж все равно мы не спим, выслушай меня!

– Ну так говори, – равнодушно ответила я.

– Когда-то давно отец впервые взял меня с собою в столицу, – проговорил он негромко и тоже уставился в огонь. – Все для меня было внове, все казалось таким… прекрасным! Словно там и воздух иной – а это пахло морем, я сразу и не сообразил, – и люди другие, и вокруг столько чудес…

– Сколько же тебе было лет? – спросила я.

– Кажется, десять или немногим больше, – ответил Маррис, подумав. – Помню, я еще ездил на пони – отец сказал, что до настоящего коня я пока не дорос. И вот, когда мы ехали по одной из главных улиц, кто-то вдруг промчался ураганом навстречу, крича, чтобы освободили дорогу – проследует ее высочество со свитой!

Он вздохнул и улыбнулся.

– Я думал, мимо проедет золоченая карета, запряженная белыми лошадьми в пурпурных попонах и с плюмажами в локоть длиной, да не одна – придворные дамы вряд ли будут верхами! Но ошибся…

– Дай угадаю, – вздохнула я, – по улице с грохотом пронеслась кавалькада пестро одетых охотников?

– Именно, госпожа. Во главе скакал какой-то смуглый незнакомец – я потом уже узнал, кто это такой, – а рядом с ним, на маленькой рыжей лошадке, – ослепительной красоты девочка в мужском наряде. Это была ты, – добавил зачем-то Маррис. – Я запомнил, как ты засмеялась над какой-то его шуткой, а потом вдруг осадила лошадь… Я тебе позавидовал, мы же ровесники, я даже немного старше, но… я трясся на толстом пони, а у тебя был настоящий скакун! Так вот, ты остановилась и спросила о чем-то у старой торговки. У нее яблоки рассыпались, красивые, темно-красные…

– Помню, – кивнула я. – Это была хромая Бет, она всегда торговала на углу. У ее домика росли именно такие яблони, еще ее дед привез откуда-то саженцы, она и торговала. Редкой красоты и величины яблоки были, сочные и сладкие, душистые. Их по одной штучке брали, полакомиться, потому как цену им Бет знала. А если целыми корзинами, то на господский стол, и уж не с улицы, а прямо с деревьев… А тут все заторопились убраться с дороги, ее кто-то толкнул, она и уронила корзину, и прости-прощай, дневная выручка: кто же купит побитое? Если только за бесценок отдавать… Я дала ей золотой и взяла последнее яблоко из корзины.

– Не ты платила, твой спутник.

– Какая разница? Саннежи всегда делал то, о чем я его просила. – Я прикрыла глаза и вспомнила тот солнечный день. – Он еще бросил пару мелких монеток уличным мальчишкам и велел собрать яблоки, чтоб не пропали понапрасну. Подумаешь, побились немного, кому-то, может, на пироги сгодятся!

– Да, и мальчишки живо похватали эти злосчастные яблоки прямо из-под копыт у твоей свиты. Я видел: они их попросту обтерли об одежду да и слопали. Кое-кто, правда, унес с собой, наверно, для домашних, побаловать и похвастаться… – Маррис помолчал немного, потом добавил: – Отец представил меня ко двору. Только тебя я встречал не часто, госпожа, куда реже, чем твою сестру. А если и видел, то издалека, и всегда ты была или с отцом, или с князем, или с обоими вместе…

– К чему ты клонишь? – спросила я. – Если хочешь сказать, что влюбился в меня с первого взгляда, то я могу только пожалеть тебя.

Саннежи как-то сказал в сердцах, что если бы он только мог предположить, какой ядовитый скорпион, гремучая змея и бешеная степная лошадь скрываются за моим прелестным личиком, то лучше отправился бы за тридевять земель искать… да хоть жар-птицу или еще какую-нибудь сказочную диковину, чем присватался ко мне! Помню, я хохотала так, что ему пришлось облить меня холодной водой, чтобы не задохнулась. Много ли надо было девчонке, чтобы рассмешить ее до слез?..

– Может быть, и не с первого… – вздохнул Маррис. – Но, раз увидев тебя, госпожа, забыть уже не мог. И пусть нам обоим тогда было мало лет, но… когда ты подросла, то затмила красотой даже полную луну!

– Создатель, где ты взял это сравнение? – невольно засмеялась я. – В каком-нибудь романе вычитал? Вот уж редкостную красоту нашел: луна ведь вся в оспинах! Впрочем, если ты имеешь в виду то, что у меня теперь вместо лица, то ты мне польстил…

– Я не это хотел сказать, госпожа! – вскинулся он. – Прости, если обидел, просто… мне казалось… это звучит возвышенно.

«Ты красива, как цветущий куст репейника после дождя, – такими комплиментами обычно одаривал меня Саннежи. – Он неимоверно хорош в бриллиантовых каплях, изыскан и даже кажется нежным… но это только до той поры, пока не схватишься за него рукой без кожаной перчатки!»

– Значит, – сказала я, припомнив, что выспросил Рыжий у Марриса, – ты хочешь стать моим принцем-консортом?

– Это была бы великая честь для меня, госпожа, – серьезно ответил он.

– И даже мое увечье не отвращает тебя? – спросила я, и Маррис отвел глаза, пусть и на мгновение.

– Я ведь помню, какой ты была прежде. Твой ум куда важнее красоты, а…

– Да-да, а на голову можно и подол накинуть, – фыркнула я. – Не утруждайся, Маррис. Может быть, ты влюбился в меня, когда был мальчиком… ну хорошо, подростком. Но нельзя столько лет любить ту, с которой и десятком слов не перемолвился… И уж тем более – любить бескорыстно.

Знаю, Саннежи немедленно привел бы мне в пример какого-нибудь древнего поэта, который мельком увидел кончик туфельки