Мы смотрим друг на друга достаточно долго для того, чтобы мое разболтанное внимание сконцентрировалось на нем хотя бы частично. Поняв, что это произошло, Алиханов кладет подбородок на сплетенные пальцы и выбивает почву из под моих ног совершенно нейтральным голосом:

— Он женится на ней. Если, конечно, не полный дурак.

Наверное, спазм моего горла виден даже невооруженным глазом, потому что, не дожидаясь ответа, он размеренно продолжает:

— Мальчику с периферии без связей здесь выше головы не прыгнуть. У ее отца в Индонезии целая бизнес-империя. Середнячок по их меркам, а по нашим — вне конкуренции.

Сглотнув, смотрю на опустевший арочный проход, за которым в шумной роскоши зала плавают все эти люди. Осмысливая его слова, подношу дрожащую руку к виску, потирая его пальцами.

Почему это больно каждый раз? Когда? Когда я отращу свою толстую шкуру, Чтобы не ломаться каждый раз, когда ОН появляется в моей жизни, а потом из нее исчезает.

— Выходит, — сипло произношу я. — Вы тут все немного проститутки.

Проблеск в его глазах кажется мне зловещим, но это он влез на… мою территорию, а не я на его.

— Проституция, Юля — это когда тебя имеют за деньги, а когда за деньги имеешь ты — это бизнес, — говорит он с усмешкой.

— Бизнес… — повторяю, закрывая глаза.

Пытаюсь разорвать сдавившее грудь кольцо, но оно только сильнее сжимается.

Он молчит и молчит, будто дает мне возможность сотню раз прокрутить его слова в голове, чтобы они отпечатались там и остались навсегда. Они отпечатываются. И это как получить по голове молотком.

— Я предлагаю тебе официальные отношения, — произносит он вдруг, но его слова не рождают во мне даже трепета.

Все мои чувства сейчас закупорились. Заблокировались.

— Официальные? — смотрю на него, открыв глаза.

— Мне сорок шесть. Я бы хотел, — почесывает он пальцем нос. — Детей. Я думаю, мы можем неплохо поладить. Ты не глупая, а я не хочу плодить идиотов.

Его слова приводят меня на грань! На грань бездумного судорожного смеха.

Разве не этого я хотела?! Разве нет?!

И пока смотрю на него, просто ору внутри себя, пытаясь осмыслить все это. Все, что творится в моей жизни. Ко времени или нет, его предложение — это удавка! Он мужчина. А еще он богатый мужчина. Именно эта разница между нами, а не разница в возрасте, самая кричащая. Для такой, как я, стать частью жизни такого человека — это значит полностью передать ему контроль над своей. Если когда-то я думала, что в этом нет никакой чертовой проблемы, то сейчас… сейчас меня знобит от такой перспективы. Моя свобода вдруг становится необходима мне, как воздух…

“Он не для тебя”, — слышу голос в своей голове и хочу за нее схватиться, но вместо этого хватаюсь за свое запястье. Хватаюсь, с рычанием бросая этому голосу “отвали”.

Метнув глаза вслед за моей рукой, Алиханов очень вкрадчиво советует:

— Не делай глупостей. Лучше возьми время подумать.

Смотрю на него, не моргая и радуясь тому, что у меня есть личное пространство. В этом городе у меня есть свое место, и прямо сейчас я хочу покинуть это место.

Может это максимализм! Но в своей жизни я ела дерьмо слишком часто, чтобы не понимать, что чувствую прямо сейчас!

Сдернув с руки браслет, кладу его на стол, говоря:

— Он меня душит. А я не хочу задыхаться.

Его глаза впиваются в мое лицо, но с меня на сегодня хватит.

Схватив со стола телефон, ухожу, мечтая поскорее вдохнуть свежего, пусть и грязного, московского воздуха.

— Я люблю свою работу… — бормочу, ткнувшись лбом в холодную поверхность шкафчика. — Я люблю свою работу, — повторяю, сбрасывая балетки, которые, черт бы их побрал, будто деревянные и никак не хотят разнашиваться.

Стащив с волос резинку, с рычанием тру их у корней, собираясь таким образом избавить свою голову от всех мыслей, потому что мой рабочий день закончен, и я не хочу тащить домой мысли о работе. Я провожу здесь столько времени, что можно смело оставаться тут на ночь. Моя работоспособность удивляет даже невыносимую рыжую Стасю, но не удивляет меня.

Все дело в том, что в последние дни мне под кожу будто запустили молнии, которые перестают жалить и царапать только когда я безостановочно двигаюсь или сплю, как абсолютный труп.

А еще мне постоянно хочется что-нибудь бить или портить. Я бы могла решить, что все дело в месячных, но я… кажется… я не могу припомнить, когда они были у меня в последний раз. Кажется, это было еще на квартире у Марины, а я не живу на ее матрасе уже почти два месяца.

— Дерьмо… — шепчу, стягивая с себя черный рабочий пиджак и шейный платок с фирменной эмблемой.

Не то, чтобы я по ним соскучилась.

Мои месячные и раньше скакали по календарю, как ненормальные, но если так пойдет и дальше, я боюсь наделать глупостей, вроде тех, чтобы двинуть кедами сорокового размера по физиономии очередной мажорки, которая, заставив меня перевернуть весь склад с одеждой вверх тормашками, вдруг понимает, что вообще-то хотела сумку.

Бурление в моей крови какое-то неконтролируемое. И за прошедшие четыре дня оно никак, черт его дери, не уймется.

Может быть в прошлой жизни я топила котят?

Иначе за что на мою голову свалился Роман Гец и портит, портит, портит мне кровь, даже не прикладывая к этому никаких усилий! Ему не нужно ничего делать, просто выскочить, как черту из табакерки, когда я этого не жду.

Схватив с полки свитер, снова ударяюсь лбом о шкафчик, только на этот раз посильнее.

Я не хочу никого видеть!

Ни его самого, ни его партнера по бизнесу Алиханова, или чем они там вместе занимаются!

Мне не интересно… чем они занимаются.

И я ничего не хочу знать о личной жизни Романа Геца. Больше никогда ничего не хочу о нем знать.

— Ф-ф-ф-ф… — выдыхаю, глядя на свои босые ноги.

Ни про него, ни про раскосую американку.

Но мне хочется дать себе оплеуху за то, что и четыре дня спустя я думаю о том, что на ее аристократических пальцах не было колец, хотя бы отдаленно напоминающих помолвочные.

Хотя что вообще я могу знать о том, какие кольца на помолвки дарят миллионеры своим “избранницам”? Но клянусь, так, как после одной единственного разговора с ним, я не… не психовала уже миллион лет.

Хлопок двери дергает мои плечи.

Обернувшись, вижу Таисию, которая по большей части самая настоящая стерва, но даже она кажется мне обычной женщиной, после всех моих “новых” знакомых. Даже несмотря на безупречное несоответствие ее внешности возрасту, я не приняла бы ее за свою ровесницу.