Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подруге больше ничего не грозит — Ленку арестовали. Репутация салона со временем восстановится, в убийстве Жанны ее больше не подозревают. Зачем она тут? Какое ей дело до каких-то шантажистов и их жертв?
Ну не встанешь же сейчас со своего места и не уйдешь. Придется доиграть свою роль до конца.
— Знаете что, милая девушка, даже моему ангельскому терпению приходит конец. Ваши инсинуации переходят все мыслимые границы, — сказал Ралдугин.
— Да что вы? Вас следователь в связи с убийствами допрашивал уже? Нет? Раз у вас все законно, то я завтра с чистой совестью отдаю документы в полицию. Да, еще про… — как их там? — Дронова, Крюкова и Альбертову расскажу.
Ей показалось, что в глазах Ралдугина мелькнула паника, но он вновь моментально овладел собой.
— Что за люди? Чуть что, сразу полиция да полиция. Это, конечно, ваше право, — покладисто сказал Ралдугин.
Но что-то в его тоне неуловимо изменилось. Из него исчезли покровительственные нотки и появилось кое-что новое, непонятное.
— Но позвольте спросить, что вы хотите от меня? Если денег, то я готов вам ссудить некоторую разумную сумму, поскольку понимаю, что бизнес всегда требует вливаний. И вам в салон наверняка нужно какие-то новые причиндалы купить… Короче, сколько?
— Много. И вообще, хотелось бы знать ваше алиби, — еле сдерживая ликование, сказала Наташа.
И тут Ралдугину изменила выдержка. С лица сползла та надменность, с которой он в течение разговора смотрел на Наташу. Он наклонился к ней через стол и зло спросил: «Это что за лажа? Какое алиби?»
— Никакая не лажа. Федотову убили у меня в салоне. Докажите, что не вы, — Кречетова попыталась придать голосу максимальную твердость.
Ралдугин некоторое время смотрел на Наташу не отрываясь, но она выдержала взгляд. Потом на его лицо вернулось благодушие и он попросил время до завтра, чтобы вспомнить и восстановить в памяти все, чем он занимался в день убийства. Ралдугин старался говорить серьезно, но его просто распирал смех.
Наташа решила не обращать на это внимания. Ее, конечно, интересовало, что Евгений Иванович делал во время убийства Альбины. Но, вообще-то, есть алиби, нет алиби — все это полная ерунда. Она не настолько наивна, чтобы всерьез поверить в то, что Ралдугин будет отчитываться перед ней о том, что делал в то или иное время.
Она просто надеялась, что во время беседы ей удастся его спровоцировать: вдруг он разнервничается, испугается или что-нибудь опрометчивое скажет. И тогда запись их разговора можно будет отдать в полицию.
Евгений Иванович Ралдугин не глядя бросил на стол крупную купюру, церемонно поклонился и ушел. Сразу к ее столику подошла Анна.
— Удалось что-нибудь разузнать?
— Удалось. Все записала на мобильник, но ничего говорить сейчас не буду. Во-первых, скоро прибудет Волк, а во-вторых, я так устала, не могу тебе передать.
Но Дина на встречу не пришла. Наташа была раздосадована. Конечно, с одной стороны, это было хорошо: она сейчас поедет домой, залезет в горячую ванну и будет лежать так до тех пор, пока не смоет грязь сегодняшних встреч и место усталости не займет истома. Но вообще-то странно, что Волк не появилась, обещала же и время назвала сама, именно то, которое ей удобно.
Прождав почти час, подруги наконец покинули гостеприимное кафе.
— Знаешь, Натусик, я уже поправилась, так что пора и честь знать, нужно мне в свой дом возвращаться, — сказала Аня.
— Побудь еще недельку, пожалуйста. Мне так классно, что ты на глазах. А в следующее воскресенье я лично отвезу тебя в твою хату. Обещаю. А кстати, как Виктор?
— С женой своей дела решает. Заявление на развод он, оказывается, уже подал. Еще до поездки в Питер. Но как теперь будет, я не знаю. Нашел ей хорошего адвоката, самого Африкантова.
Кречетова присвистнула:
— Ни фига себе! Это сколько же он стоит!
— Ну, он у нас теперь богатенький Буратино, может себе позволить, — невесело усмехнувшись, сказала Анна.
— Это что же получается, он будет платить сумасшедшие деньги, чтобы его бывшей получить как можно меньший срок за то, что она хотела убить его будущую? Тебя в смысле.
— Получается, что так. Он говорит, что очень виноват перед Ленкой за то, что никогда ее не любил. Не сделал ее счастливой.
— Боже мой, как трогательно, прямо зубы от сладенького свело, — устало сказала Наташа.
Веселовская улыбнулась, качнула головой и закрыла глаза. Наташа вела машину уверенно, двигатель работал тихо, из печки в салон поступал теплый воздух, из радио лилась убаюкивающая музыка, и, сама не зная как, Аня задремала.
Глава 36
Наташа сквозь сон слышала, как цокала когтями по полу Найда, как обрадовалась, когда открылась дверь во двор, как работал на кухне телевизор и шумел чайник. Она понимала, что нужно встать, но никак не могла разлепить глаза.
Вчера был такой длинный, насыщенный событиями день. Она не помнила, уставала ли так когда-нибудь еще. Домой она не пришла — приплелась, с облегчением стянула сапоги на высоких каблуках и долго сидела, уставившись в стену.
А потом скинула Дине Волк в мессенджер запись ее разговора с доведенной до самоубийства Катериной и пожелала спокойной ночи.
И только после этого посчитала, что на делах этого бесконечного дня можно поставить жирную точку. А потом долго не могла уснуть: впечатлений было так много, что едва она закрывала глаза, как перед ними сразу начинал плясать хоровод из обрывков разговоров, историй, предположений, сомнений. Она мысленно прокручивала свои встречи и понимала, что все не так: и вопросы, и беседы, и результаты этих бесед. Заснула она только тогда, когда за мутным ночным окном занялся пепельный рассвет.
Поэтому сегодняшнее пробуждение было вязким, словно минеральное моторное масло при минус двадцати.
Наташа слышала, как проснулась Аня и вполголоса заговорила с Сергеем, постоянно на него шикая, чтобы тот приглушил голос.
Зазвонил телефон. Кречетова хотела возмутиться, но ее протест был таким же тягучим, как и пробуждение. Она протянула руку, долго шарила по тумбочке в поисках источника звука, наконец нашла, приняла вызов и услышала голос Алексеева:
— Наталья Станиславовна, убедительно прошу вас заехать к нам на разговор.
От того потепления в их отношениях, которое наблюдалось в последнее время, не осталось и следа. Его голос был озабоченным и сухим.
Но Наташа почему-то не встревожилась. То ли потому, что была сонной, то ли оттого,