Он рванул на поиски ротного. На щеках командира еще глубже пролегли морщины, седины тоже добавилось, или это была побелка с потолка.

– Разрешите отлучиться, товарищ старшлейтнант? – приложил вытянутые пальцы к каске Андрей.

– Куда тебе? – равнодушно отозвался командир.

– Да так, по личному, можно сказать.

– Далеко, надолго?

– Черт его знает, неделю назад они возле моста стояли, а теперь…

Андрей внезапно понял, что не сможет сказать Аде ни слова, не сможет посмотреть ей в глаза и объявить свою новость. Они уезжают. Адель и сотни ее подруг – остаются.

– Хотя… нет необходимости… передумал я, в общем.

Ротный остановился, посмотрел на Андрея:

– Ты не контуженный, солдат? В рассудке?

– Да, все нормально. – Андрей козырнул и обогнал командира.

В низине парка их встретила непонятная делегация. Бойцы были свежие, побритые, в бывалой, но заштопанной и выстиранной форме. Возглавлял делегацию старший лейтенант из разведотдела, Даниленко была его фамилия. Он тихо говорил своим подопечным, водил рукой по склонам и со стороны был похож на экскурсовода. Слышались его отдельные фразы:

– Теперь не студгородок, а роща и парк – наши ближайшие тылы, фронт уполз туда – за стадион, закрепился на склоне. Там, впереди, передовая. Попробуем туда подняться, пока затишье.

Андрей вспомнил о скрутке трофейных газет у себя за пазухой, проходя мимо Даниленко, протянул их ему:

– Это вам, товарищ командир. Может, что-то ценное немцы пишут, ну или для самосада сгодится.

Даниленко схватил протянутые газеты, перевернул скрутку, зачем-то заглянул внутрь, как в подзорную трубу, мимоходом поблагодарил.

Остатки сводного полка подошли к мостам, встали сбоку у рельсов, пропуская караван грузовиков. В середине моста поблескивала сварка, грохала кувалда в проклепанную ферму, накручивал короткий лом стальную проволоку, скрепляя поврежденные снарядом мостовые опоры. Шагах в пятидесяти от колонны чекистов под развесистым деревом стояла полуторка, к ней по одному подходили зенитчицы, принимали груз на плечо, звонко переговаривались. Впервые Андрей заметил Аду прежде, чем она его. Ее кольнули острым словом, она на ходу ответила, потом развернулась, отгородив лицо фанерной коробкой на своем плече. Андрей видел хвостовую машину каравана, вот-вот колонна сводного полка НКВД должна была ступить на мост.

Сказать ей? Сама судьба на моей стороне… Ада меня не увидела. И я ее больше не увижу… Есть шанс попрощаться и упустить его! Эх, да что тут мямлить!

Бросив короткое «Я на секунду, товарищ старшлейтнант», Андрей сорвался с места, брызнув из-под сапог песком. Он подбежал к ней, рывком сбросил коробку на траву, обнял изо всех сил. Кто-то из девчат ахнул, кто-то тихо проронил: «Давешний ходок. Пошли, девки, нечего глазеть».

– Опять в самоволку? – оторвалась от Андрея Ада.

– Нет. – Он смотрел в ее глаза. – Теперь надолго прощаемся – увозят нас. Совсем. В Отрожке эшелон ждет.

Она в отчаянии закусила губу, смахнула указательными пальцами с ресниц набежавшую влагу.

– Это хорошо. Поживешь еще, пока переформирование, а после неизвестно куда пошлют, может, мост охранять или заключенных, – в голосе ее не было упрека или зависти, Ада искренне радовалась за него.

– Ты прости меня… – Он хотел добавить еще что-то, но она замотала головой, закрыла его губы своей ладошкой.

– Ни о чем не жалею… нет, об одном, может, если… что одна ночь нам выпала только. Да, только об этом… Ты не хорони меня, хотя бы в сердце у себя… не хорони…

Андрей чувствовал, что запас выдержки кончается, уже и слова ее до него доходили с трудом: что значит, не хорони в сердце? Сохранить память о ней она просит или наоборот – похоронить ее и забыть.

– Уговор наш помнишь? – заторопился он. – Война кончится, и тут встречаемся. Главпочтамт, до востребования.

Адель кивала и роняла слезы. Он нашел в ее нагрудном кармане красноармейскую книжку, там же лежал огрызок карандаша. На развороте задней обложки быстро записал.

– Адрес мой, мать там живет, она-то уж никуда не денется. От нее узнаешь, если что…

– Ну что ты сделал? Документ ведь все-таки, – заругалась она на него, но он понял: ругань – по поводу его мрачных мыслей.

– Чуть не забыл. – Он полез в свой нагрудный карман, достал найденное на пляже нехитрое девичье колечко. – Подарок вот тебе приготовил… случайно…

– Похоже на предложение, – ахнула Адель.

– Можешь считать, что так. – Андрей попытался окольцевать ее безымянный палец, но оловянный обруч не налезал, возможно, свалился он когда-то с детской руки. Адель улыбнулась, накрутила подарок на свой мизинец.

Она несколько раз порывисто поцеловала его, он неуклюже провел рукой по ее щеке, тряхнул за плечи, развернулся, как на плацу, взбежал на зашнурованный рельсами мост. Его сапоги загремели по дощатым настилам полотна. Искры и сварочная окалина сыпались на каску, плечи, спину.

25

Роман попал в число делегатов, как и большинство стариков из их роты. Здесь были Сальников, Опорков и, конечно же, Лямзин. Их привезли сюда, в район боев, для получения хотя бы теоретического опыта. Тут они узнавали о тактике уличного боя, знакомились с наработанными навыками, следили, подмечали, говорили с местными бойцами.

– Пройдем наверх, товарищи, там и газетки распакуем, – взмахнул рукой Даниленко, будто приглашал проследовать в соседний зал обширного музея.

На столбе скрипнул качаемый ветром репродуктор, похожий на бутон колокольчика. Изрытая земля, ступни неизвестной статуи на постаменте возле крохотного пруда. Кому-то все это было давно знакомо, успело приесться, Роман же видел впервые, наблюдал, гадал о том, как выглядело все здесь до боев. Показались развалины стадионных трибун. Кованые ворота со знаменитой на весь Союз эмблемой – «Динамо». Над входной группой – чудом уцелевшие гипсовые фигуры, в них с трудом узнаются футболист и теннисистка.

Делегация спустилась на дно неглубокой канавы, перелезла через бетонные завалы, углубилась в сеть окопов. Они разделились на пары, рассыпались по разным участкам. Роман остался с Сальниковым и Даниленко. Они подошли к переднему краю, перездоровались за руку с сидящими в траншее бойцами.

– Далеко до немца? – спросил Роман.

– Затихни, послушай.

Траншея замерла. На соседних участках постреливали, а здесь, напротив себя, Роман разобрал, как за бруствером звенит металл котелков и кружек, стучит каблуком о каблук сбивающий с обуви грязь немец, даже слышался говор, только речь не разобрать. Местный обитатель траншеи всадил лопатку в грунт до самого заступа, приложил ухо к концу черенка, прислушался.

– Как в телефонной трубке слыхать, – прошептал он. – Землю подкапывают, заглубляются. А вот кол вбили. Разгрузка у них идет, ящики на землю кидают, боезапас подвезли, не иначе. Или мешки с песком.

Роман задерживал взгляд на лицах: щетинистых, покрытых пороховой