Мастерком, шпателем, лопатой. Не мне он ответит. Городу этому. Вот такие, как он, будут отвечать.

Пленного повели дальше. Сальников помог Роману подняться, как всегда что-то примирительно бормоча. Роман не слышал его, думал: «В каждом из нас сидит Лямзин, скрытый до поры».

26

Мы в низине, а фрицы на взлобке.

И у них элеватор – все как на ладони.

Лейтенант говорит: когда наступление будет, нас штрафниками заменят.

Коли отсюда идти, Савур-могила, черный гроб.

Юрий Нагибин. Война с черного хода

Весь остаток июля и половину августа в междуречье Дона и одноименной с Городом реки не стихали бои. Огнем проредило рощи Малую и Фигурную, высекло подчистую рощу Сердце – факелами пылали ее сосны. Мало живого уцелело в рощах Молот и Звезда, в Колбасном логу. Место между Семилукской дорогой, селом Подгорное и Задонским шоссе получило название Горячий треугольник. В его северо-западном углу торчала плоская высота, окрещенная Курганом мужества. Среди пустынной равнины любая складка местности принимала жизненную важность, и курган свое имя заслужил законно.

Как могли использовали рощу Длинную – узенькую посадку шириной в двадцать метров. Под каждым уцелевшим кустом ютился окопчик, скопление деревьев позволяло оборудовать медицинский пункт или укрыть резервную группу. Роща тянулась лишь на полкилометра, но для напиравших немцев оказалась зубастой. Узкий зеленый островок выдерживал в сутки по нескольку обстрелов, и все же там оставались живые.

На нейтральной полосе, с южной окраины Подгорного, был виден невысокий сруб в четыре звена. Там бил ключ, прозванный обитателями окопов Родником жизни. Средь выжженной боями и летней жарой степи он влил силы не в одно раненое тело, но и взамен забрал не меньше людских душ. Ползали к роднику только по ночам, дорога к нему, открытому четырем ветрам, была выстелена трупами.

Не единожды случались чудеса. Во фронтовой газете появилась непридуманная статейка: «При занятии рощи Фигурная частями 107-й стрелковой дивизии был обнаружен подбитый танк КВ-322 из 180-й бригады, в котором находился тов. Тарабан. Он пробыл в осажденном танке в расположении войск противника с 24.07.42 по 12.08.42 г. Имея в танке 4 рыбины, одну банку консервов и около килограмма хлеба, тов. Тарабан мужественно и стойко, как подобает истинному воину, переносил все трудности в течение двадцати суток».

Перерезала надвое линия фронта новый городской аэродром. Взлетная полоса не давала сблизиться с врагом. Навстречу друг другу ночами поползли узкие ходы сообщения, располосовавшие взлетное поле. Во тьме устраивались гранатные дуэли, свежие окопы превращались в могилы. Со стороны Коминтерновского кладбища вели перекрестный огонь немецкие пулеметы, скрытые в дзотах из каменных могильных плит. Августовский день начался встречным боем, не стихавшим до вечерней зари. Изможденный солдат исписал карандашом обрывок бумаги, затолкал в стреляную гильзу и спрятал в ствол своего исковерканного оружия. Через годы тот ствол был найден в земле, и даже буквы на записке не стерло время: «Было 16 человек. Танки все лезут. Патроны кончились. Осталось три человека. Костя тяжело ранен, скоро умрет. Все. За нас отомстите. Летвачев Н. Е.».

Детская больница на короткий срок перешла в руки советской стороны. Вернее, даже не весь больничный корпус, а только часть помещений, куда прорвалась группа бойцов с лейтенантом Вольмановым. Остальных наступавших немцы рассеяли и отогнали прочь. Вольманов и два десятка солдат забаррикадировались в кабинете, откуда окна выходили на три стороны света. Они открыли огонь по внутреннему двору больничного комплекса, по соседним корпусам, вытянули у врага немало крови. Их жгли огнеметами, расстреливали из противотанковых пушек, не раз предлагали сдаться. Ни один не вышел с поднятыми руками, ни один не попал полумертвым и беспамятным в плен.

В районе ипподрома снова был повторен подвиг Вавилова и Бовкуна: парторг Абызов рванул вместе с собой пулеметное укрепление. Погиб прославленный командир танковой роты младший лейтенант Серебряков. Перед смертью он намолотил столько врага, что хватило бы еще на одно звание Героя.

Немцы на две недели задержали перевод моторизованных и механических дивизий на юг, в сторону Волги, где приостановилось наступление, где явно не хватало колес и гусениц. С немцев в Городе обильно снимали стружку, сбивали спесь. Меж городских руин гибла кадровая, закаленная в боях армия вермахта. Пополнения поступали вовремя, но качество немецкого солдата оставляло желать лучшего. Вместо погибших и искалеченных волков приходили щенята.

Уже не за горами был Сталинград, превзошедший по накалу все существовавшие до этого войны. Сталинград, чье имя заслуженно узнал весь свет. Но до волжской твердыни уличные бои гремели в этом Городе, он предтеча сталинградскому упорству и ловкости.

Весь месяц клокотал Шиловский плацдарм. Чижовка, за редкими днями, все это время дремала. Таких боев, как на северной окраине, здесь не было, но каждые три-четыре дня в Чижовку уходила разведгруппа, наводила шорох, иногда приносила языка. На исходе июля случился рывок и крупный бой. Ночью на дамбе тихо скопился полк плюс сводный батальон. Перед рассветом они атаковали, отбили участок Лоска и соседней улицы. На этом крохотном плацдарме умещалось шестнадцать домов, которые немцы утюжили днем и ночью с высоты окрестных холмов, ровняли с землей, хотели заставить убраться обратно за реку.

На левом берегу в корпусах потухшей ВОГРЭС были оборудованы посты. Самая знаковая работа велась в реке. Ночами пойму наводняла человеческая масса, она шевелилась, собирала раскиданные взрывом бетонные куски моста, стаскивала их к берегу, опускала в воду. На дне вырастала узкая полоска гати, шириною не больше пролета танковых гусениц, скрытая от немецкого самолета-разведчика метровым потоком воды. В ход шли не только остатки взорванного моста – разбирались окрестные дома, дорожный булыжник. Подводный бетонно-кирпичный язык медленно полз по дну реки к Чижовке. Гать миновала середину реки, дальше шло мелководье, да и берег был близко, с него могли заметить подготовку подводной переправы.

Этим вечером Роман видел саперов, уползавших к реке. Они несли с собой высокие вешки: танкистам нужны ориентиры, чтобы не соскочить с гати и не утонуть в реке.

Днем приходил Куцыгин, политрук от местных ополченцев. Про него было слышно, что он воевал еще в гражданскую, в июле был среди тех, кто отбивал корпуса СХИ. Он выступал перед батальоном с пламенной речью, где фразы и призывы были общими, газетными, хоть и сказанными от сердца. Лишь в конце он сбавил голос, сказал по-простому:

– Запомните, сыны: каждый из вас – умелый боец, большая сила. Штурмовая группа – колоссальная сила. Взвод – беспомощная толпа. Рота – бестолковое стадо. Батальон – скотина, пущенная на убой.