полицейским. Дэниела арестовали, заключили в тюрьму и в марте судили в магистратском суде за мелкое правонарушение. Однако Джон отозвал обвинение и добился освобождения брата[187]. Вскоре после этого случая разочарованный жизнью плотник решил покинуть Ширнесс и отправился на поиски работы в Лондон.

В 1860-х годах лондонцы, желавшие приобрести добротный комплект обеденных стульев или модный сервант, обращались в одну из семидесяти мебельных мастерских, расположенных в северной части Тоттенхэм-Корт-роуд. В этом районе, растянувшемся примерно на милю от Мэрилебон-роуд к востоку до самого вокзала Сент-Панкрас, находились фабрики, склады и лавки, пропитанные ароматами пиленого красного дерева и дуба. Когда Джон Страйд приехал в Лондон, в «квартале мебельщиков» жили и работали 5252 ремесленника, занятые в самых разных сферах мебельного дела. Тут были и обойщики, и краснодеревщики, и продавцы. Вооруженный набором плотницких инструментов, Страйд наверняка легко нашел работу в одной из многочисленных мастерских.

Он поселился здесь же, в доме Чарльза Лефтвича по адресу Манстер-стрит, 21, близ Юстон-роуд. Лефтвич торговал свинцом, работал агентом по сдаче недвижимости в аренду и изобрел несколько сантехнических устройств. Уважаемый гражданин из среднего класса, он все же был не настолько обеспечен, чтобы не нуждаться в дополнительном доходе, и потому сдавал комнату в своем доме. Джон был идеальным жильцом: холостяк средних лет, методист, трезвенник, который вел тихую жизнь. Однако Лефтвичи, как и двое их слуг, скорее всего, сохраняли дистанцию и не стремились завязать с жильцом дружеские отношения. Джон уходил на работу на рассвете и поздно возвращался, следовательно, завтракал и ужинал отдельно – в своей комнате или на кухне, а иногда в кофейне Дэниела Фрайатта на Манстер-стрит, 6.

В Георгианскую эпоху кофейни считались местом сбора интеллектуалов, но в середине девятнадцатого века обрели немалую популярность и среди лондонского рабочего класса. Кофейни открывались в пять утра и работали до десяти вечера. В них подавали простую пищу: отбивные, почки, хлеб с маслом, соленья и яичницу со сладким кофе. В кофейне можно было почитать газеты и журналы или послушать, как их читают вслух; алкоголь не продавался. Здесь собирались трезвенники и те, кто хотел побыть в компанейской атмосфере, но не желал идти в паб. Фабричные рабочие и ремесленники, прежде выпивавшие кружку портера по утрам, теперь по пути на работу заходили выпить горячего кофе с булочкой за пенни. По вечерам суета умолкала, и атмосфера в кофейне становилась более умиротворенной. Завсегдатаи могли не торопясь посидеть в отдельных кабинках за перегородками с тарелкой свиных отбивных и журналом, слегка запачканным предыдущими посетителями. «По вечерам эти заведения превращаются в читальные залы, – пишет современник. – Тысячи людей, чьи дома лишены уюта и комфорта, находят здесь всё, в чем нуждаются. Теплый камин, яркий свет, в довольстве газет и журналов, чашка простого напитка – все это можно получить всего за пару пенсов…»[188]

Одинокий, покинувший родные кентские берега Джон Страйд, вероятно, проводил много часов в этой приятной обстановке, беседуя с Фрайаттом, и постепенно ему в голову пришла мысль открыть собственное подобное заведение. К тому времени Джону перевалило за сорок, и трудиться за плотницким верстаком или на фабрике мебели шесть дней в неделю он уже не мог. Как и его отец, Джон понимал, что заработанные тяжелым трудом средства нужно вкладывать в бизнес, чтобы обеспечить себе приличный стабильный доход, которого хватит на содержание жены и детей.

Квалифицированные ремесленники трудились с раннего утра до позднего вечера, поэтому им просто негде было познакомиться с женщиной. Общение ограничивалось пабами, городскими парками, мюзик-холлами и церковными мероприятиями. Но и в кофейне можно было встретить представительниц противоположного пола.

Женщины редко захаживали в эти темные залы, обитые деревянными панелями и пропахшие свиным жиром и крепким кофе. В стенах кофеен обычно были слышны лишь грубые мужские голоса. Служанки иногда забегали в кофейню за кофе и булочкой за пенни, отправившись на рынок за покупками для хозяйки, а продавщицы и поденщицы заходили пообедать супом, фруктовым пудингом и тапиокой. Скорее всего, именно в кофейне Джон Страйд и познакомился с юной горничной из Швеции по имени Элизабет Густафссон[189].

Зимой 1866 года, сразу после переезда в Лондон, Элизабет поселилась в прекрасном особняке на окраине Гайд-парка. В многолюдный торговый квартал вокруг Тоттенхэм-Корт-роуд она переехала уже потом. В середине девятнадцатого века на улицах вокруг Гайд-парка селились самые богатые и родовитые лондонцы. Гайд-парк был излюбленным местом прогулок лондонского бомонда. Нам неизвестно имя нанимателей Элизабет, однако их высокий социальный статус не оставляет сомнений. Элизабет вошла в штат домашней прислуги в доме богатых космополитов – таких же, как Диксоны, которые регулярно путешествовали по всей Европе и перемещались между Швецией и Великобританией, управляя делами своей судоходной, металлургической и деревообрабатывающей империи. Элизабет получила престижное место, но и ставки были гораздо выше, чем во всех других домах, где ей приходилось служить. Теперь она входила в иерархию слуг, подчинялась не добродушной хозяйке из среднего класса в доме с несколькими комнатами, а экономке или дворецкому в особняке с несколькими этажами. К слугам предъявляли высокие требования: они должны были держать руки в чистоте, не сутулиться, помалкивать и ни в коем случае не встречаться взглядом с хозяином или хозяйкой. Если бы Элизабет столкнулась с кем-нибудь из членов хозяйской семьи в коридоре или на лестнице, ей следовало отвернуться к стене. Строгость, культурные различия и необходимость учить новый сложный язык – все это наверняка казалось Элизабет непосильным бременем.

Согласившись на работу в Лондоне, Элизабет приняла решение остаться в Британии навсегда. Хотя от шведов, переезжавших в Лондон, не требовалась регистрация в Шведской церкви, тех, кто обращался за разрешением на постоянное проживание, видимо, обязывали это делать. Путь от Гайд-парка до Шведской церкви на Принцесс-сквер в Ист-Энде был неблизкий, а поскольку служанкам полагался всего один выходной в месяц, неудивительно, что Элизабет зарегистрировалась в церкви лишь через пять месяцев после прибытия в Англию. Причем, скорее всего, она сделала это по настоянию своего хозяина, готовившегося к отъезду за границу, куда Элизабет, возможно, ехать не хотела. Элизабет не умела писать; она сообщила свое имя церковному писарю, и тот внес его в регистрационную книгу, указал ее род занятий и то, что она не замужем. В это же самое время Элизабет сообщила о своем намерении отправиться во французский город Брест, центр торгового судоходства, и подала прошение об изменении места проживания[190]. Неизвестно, последовала ли она за хозяевами во Францию или нет: позднее ее прошение было перечеркнуто другой рукой, и это могло произойти как до предполагаемого отъезда, так и по возвращении в Лондон.

Неясно, какие обстоятельства впоследствии заставили Элизабет покинуть место горничной в Гайд-парке, но в