нездоровится, настойчиво просила его уехать домой, лечь в постель и вызвать врача.

— Избирателям сообщим о болезни депутата, прием перенесем, — сказала секретарь.

— Как можно, Лидия Ивановна! — возмутился Георгий Николаевич. — Люди же не по пустякам пришли.

До одиннадцати часов вечера вел он депутатский прием, вникая в житейские просьбы каждого. Приехал на дачу поздно ночью. Утром сел за руль автомобиля и поехал на совещание в Академию наук. По дороге заехал домой. Поднялся в квартиру… схватился за торшер и рухнул лицом вниз, увлекая торшер за собой. Тромб, как пуля, пробил его сердце.

Отгорела, отлетела бабакинская звезда…

Те дни слились в один сплошной траурный день. И провожая своего Главного в последний путь на Новодевичьем, все мы тогда почти физически ощущали, что вместе с Георгием Николаевичем Бабакиным уходит целая, пусть краткая, длиною всего в шесть лет, но яркая, достойная эпоха — эпоха «бури и натиска».

Эпилога не будет

…А «Марсы» шли. Шли, подчиняясь неумолимым законам небесной механики и воле создавших их людей. Луноход раз за разом побеждал ночную стужу и с рассветом отправлялся в новый поход по лунному морю.

Но Главного конструктора уже не было в живых.

Через четыре месяца, ранним марсианским утром, «Марс-3» совершил мягкую посадку в южном полушарии планеты, в светлой продолговатой зоне Фаэтонтис, названной так в честь сына бога Солнца Фаэтона.

Приоритет первой мягкой посадки на Марс так же, как на Луну и Венеру, навсегда остался за советской наукой. И во все эти мировые достижения внес выдающийся вклад Георгий Николаевич Бабакин.

Есть на карте Луны кратер Бабакина. Есть на карте Марса кратер Бабакина. Есть ученики и последователи Бабакина — продолжатели его дела.

«Луна-20», совершив дерзкий бросок в лунные горы, взметнувшиеся между Морем Изобилия и Морем Кризисов, привезла новые образцы лунного камня. «Луна-24» провела глубинное бурение в Море Кризисов, и в непроходимой сибирской тайге, у озера Самотлор, мы приняли ее бесценный подарок.

Луноход номер два в кратере Лемонье, что на окраине Моря Ясности, мужественно пробивался к лунным горам.

К Венере шли новые «Венеры», к Марсу новые «Марсы».

И в живом металле машин отражалась звезда Бабакина.

* * *

А сейчас хочется рассказать о недавней весьма интересной и весьма необычной работе, принесшей советской науке и технике приоритет. Но вначале небольшое отступление.

В мае 1983 года проходили первые Дни «Комсомольской правды» на Экибастузском топливно-энергетическом комплексе. Пригласили выступить перед горняками Экибастуза и меня. Считая, что люди уже привыкли к всевозможным космическим достижениям, я начал так: «Давайте все же подивимся мощи современной науки: в данный момент Венеру и Землю разделяют 143 миллиона километров, и тем не менее сейчас я вам покажу „венерианский“ грунт». Зал взорвался аплодисментами.

Как же был осуществлен этот уникальный эксперимент?

…Обычно очень спокойный, очень уравновешенный, Мстислав Всеволодович Келдыш был сильно взволнован. Еще вчера не знали, приедет ли он в Центр управления полетом на посадку «Венеры-9» (он был болен). Ему позвонил Председатель государственной комиссии: «Мстислав Всеволодович! Получена панорама…» Не прошло и часа, как академик появился в ЦУПе. Перед ним положили совершенно «тепленькую» (первую в истории космонавтики, так потом напишут) панораму венерианской поверхности.

К Келдышу подошел заместитель главного конструктора:

— Как вы оказались правы, Мстислав Всеволодович!

— При чем тут я. Это вы, вы прекрасно сработали. Поздравляю, поздравляю вас…

Разговор этот имел давнюю историю.

Однажды к М. В. Келдышу приехал Г. Н. Бабакин с несколькими сотрудниками КБ, чтобы доложить президенту Академии наук о ходе очередных работ. Теоретик космонавтики был доволен докладами, совещание спокойно завершалось. И вдруг:

— Георгий Николаевич, а когда вы собираетесь передать «картинку» с поверхности Венеры?

Что и говорить, вопрос оказался неожиданным. Ведь, чтобы получить панораму, надо было создавать принципиально новую машину с принципиально новой радиолинией, способной передавать на Землю огромный объем информации с неизмеримо большей (в сотни и даже тысячу раз!) скоростью передачи. Но не только это было главным…

— Мстислав Всеволодович! Но там же, как считают планетологи, почти абсолютный мрак! Какое тут телевидение?

— Не знаю, не знаю… А может, они ошибаются, планетологи. Сколько раз уж бывало: предполагаем одно, а оказывается совсем другое. Ведь нельзя исключать, что освещенность там приличная. Давайте измерим при очередном пуске. Нет, «картинка» очень нужна…

Не будучи геологами, все, конечно же, понимали, какое, без преувеличения, революционное значение в деле исследования чужой планеты приобретает получение изображения ее поверхности.

— Что ж, Мстислав Всеволодович, мы подумаем.

…И вот теперь перед ученым лежала удивительная картина, доносящая дыхание далекого и загадочного мира. (Жаль, что ее не мог увидеть Г. Н. Бабакин). Россыпь камней с острыми гранями…

…Завершился сеанс связи с «Венерой-9», затих радостный ЦУП. В кабинете директора остались лишь М. В. Келдыш, Председатель госкомиссии, заместитель главного конструктора, другие руководители программы.

В креслах сидели безмерно счастливые и безмерно усталые от бессонной, полной тревог и волнений ночи люди, первыми из землян увидевшие далекий мир.

— Ну-с, друзья, а что дальше? — тихо произнес один из них.

Взоры всех присутствующих устремились к Келдышу.

— Вам самое время сейчас поспать, а не предаваться мечтам, — одними глазами улыбнулся ученый. — Но, думаю, некоторые прикидки можно сделать и сейчас. Раз освещенность там вполне приличная, надо получать снимки более высокого качества и цветные. Да-да, цветные. Это ясно. Но главное — надо как следует пощупать тамошний грунт. Определить химический состав. Не мне вам говорить, как это важно — сравнить его с земным.

— Мстислав Всеволодович, — встрепенулся заместитель главного, — насколько мне известно, приборов для определения химсостава, которые могли бы работать в условиях Венеры, не существует.

— Да, вы совершенно правы. Их нет, и вряд ли они будут созданы в обозримом будущем. Возможен другой способ исследования грунта на борту. Но он требует разреженной среды. Говоря по-старинному, двести — двести пятьдесят миллиметров ртутного столба. Мне уж к паскалям, наверное, не привыкнуть, — улыбнулся академик. — Так что придется, видно, затаскивать грунт внутрь, а там уж исследовать.

— Внутрь?! Да мы все силы бросили, чтобы не пустить жар внутрь. «Шуба» какая толстая, литий, бериллий, тысячи ухищрений.

— Но другого выхода, наверное, нет. У вас же нетривиально мыслящие конструкторы. Поставьте перед ними задачу.

* * *

…Борис Борисович Арустамов весело закричал:

— А, на ликбез пожаловал! Давно пора! Сейчас чертеж подпишу и займусь с тобой.

Б. Б. Арустамов — опытный конструктор, специалист по приводам.

— Значит, так, — Арустамов энергично задвигал карандашом по чертежу, — садимся на Венеру, полминуты выжидаем, когда улягутся переходные процессы, и тогда включаем электродвигатель. Двигатель через