Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Мы не дадим тебя в обиду. Не бойся".
Шелестящее эхо слов заставило меня вздрогнуть. Позвольте-ка, но я же не сумасшедшая! Лисёнок пристально наблюдал за мной, будто лично нашёптывал в уши.
Ну давай, Сена, ещё лисёнка говорящим объяви, порадуй старика Сосновского!..
Я ласково погладила малыша… и наткнулась на ошейник с блестящим жетоном. На жетоне красовалась кличка: "Шелли". Ой, значит, он всё-таки хозяйский, дрессированный.
Шелли. Девочка или мальчик?..
"Мальчик", — немного ехидно. Нет-нет, я ничего не слышу! Это Сосновский меня дурманящими зелями напоил — и точка!
"Как скажешь".
Люблю неопознанные голоса, с которыми можно договориться!
Шелли несколько раз лизнул меня в щёку и запрыгал по лавке, корча мордочки. Включившись в игру, я обнаружила, что лишилась туфель. Бегать по грязному дощатому полу в чулках моя внутренняя графиня отказалась. Лисёнок обиженно тявкнул… и юркнул под лавку, когда за дверью послышались шаги.
Я подобралась.
Двое полицейских вежливо, но непреклонно попросили меня на выход. Дескать, следователь ожидает. Делать нечего, пришлось идти. Уже у дверей Шелли ловко скользнул под моё платье и вцепился в подъюбник. Со стороны копошащийся подол выглядел крайне интригующе, однако полицейские, к моей удаче, лисёнка проморгали.
* * *Сосновский вальяжно развалился в кресле за большим столом. Вместо предвкушения на его лице я заметила досаду. Следователь был раздражён, но всем своим видом подчёркивал хозяйское положение. Может, ему уже доложили, что я графиня?
— Сирин?.. — услышала я, и даже покачнулась от облегчения. С недавних пор Темногорский больше не внушал мне страха. Обрадованная, я позабыла про конвой — и помчалась к нему. Директор театра подхватил меня как маленькую и прижал к себе. Глупо, но я тыкалась носом в его шею, вдыхала дымно-пряный парфюм и боролась с комом в горле. Не плакать! Не позориться! Сена, в конце концов, ты графиня!
Но тело, скованное напряжением, расслабилось. После едкого хмыка следователя Темногорский опустил меня на ноги — и поймал снова. Я едва не завалилась на пол от слабости в коленках.
— Ты как будто стала ниже, — недоумённо выдал директор. Ну да, по сравнению с Темногорским я просто домовёнок.
— Это туфли, — осознав, рассмеялась я, — у меня почему-то забрали туфли.
В качестве доказательства я приподняла подол. Оба — и Сосновский, и Алексей уставились на мои ноги. Хм!..
— Воеводов! — зычно позвал следователь. — Верни барышне туфли! — и уже мне: — Присаживайтесь, госпожа Сиринова. Признание писать будем?..
Директор предупреждающе закашлял, и Сосновский недобро зыркнул на него.
— Когда я нашла Прасковью, она была уже холодной, господин следователь. — Я примирительно улыбнулась мужчинам — не дай Бог ещё вцепятся друг другу в горло. — Лебедь сказала мне, что её подруга в гримёрной — значит, они пришли вместе, это примерно десять часов. Но шторы в комнатке были закрыты, а без света Прасковья ничего бы не разглядела, там достаточно сумрачно. Напрашивается вывод, что она умерла или её убили утром. Режиссёр, Ясинский, согнал всех в зал — приехала княжна, а про Прасковью банально забыли. Я могу предположить, что она отравилась конфетой или чем-то шоколадным с ядовитой начинкой. У Прасковьи были обожжены губы. В очерках сыскной полиции я читала про особые языческие жгучеяды, которые дают такой эффект.
Следователь, не сводя с меня подозрительного взгляда, зарылся в папку с бумагами. Как порядочная барышня, я села и сложила ручки на коленях. Темногорский встал за мной.
— Почему вы решили, госпожа Сиринова, что девицу эту отравили? — испытующе уточнил Сосновский. Я пожала плечами.
— Ни крови, ни открытых ран, голова в нормальном положении. Шея открытая, без следов удавки, ну и грязные пальцы, как в шоколадных подтёках. А, фантик валялся рядом! Господин следователь, я… я уже видела, что она мертва. Знаю, надо проверить пульс, поднести зеркало к губам… я оттягивала этот момент до последнего.
— Рассказали, однако, как по отчёту эксперта моего! Во сколько вы приехали в театр и где были утром?!
— К двенадцати, — не стала юлить, — меня видела гардеробщица на входе. До театра меня подвозил княжич Верданский, мы с маменькой завтракали в их дворце в Григорьевском.
Сосновский торжествуще приосанился:
— Примечательная у вас маменька, госпожа Сиринова! Воровка Лиза Ивова, приёмная дочка воровской гильдии! Лет двадцать назад Верданский её по всей стране искал, только она как в воду канула! Нате-ка, замуж за графа выскочила, отца вашего!
У меня зазвенело в ушах. Это правда?! Мама действительно воровка?!
— Я что-то слышал от отца про Ивову, — вклинился в нашу "беседу" Темногорский. — Не напомните, Сосновский?
Я глянула на него аки лань подстреленная, но директор погладил меня по плечу, останавливая. Эй, что за вольности такие?!
— Мы с Верданским её ловили! — охотно поделился Сосновский. — Родителей у этой Ивовой отморозки-язычники убили, а дочку барон Ветровский себе забрал, поиграться. Хлебнула девка, конечно, в свои десять, с месяц у насильника в плену была, пока прихожане местные до тайной канцелярии стучались. Но суда не было — Ветровского нашли мёртвым, а Ивова из полного языческой защиты дома сбежать ухитрилась. А дальше как обычно, улица её приютила и ворьё местное. Ивова практически в любой дом влезть могла — она по язычникам была, мстила! Как-то Лизка языческую защиту обходила. Когда жареным запахло, её в аптеку запихнули и с заказов сняли. Мы на живца воровку ловили, на Верданского. Так эта ушлая баба сначала сыну у Верданского помогала с приступами, а потом под Снежана легла. Целый год Верданский её держал при себе, не отпускал, а она в итоге фьють — сбежала. Представляю, что со Снежаном было, когда Ивова графиней в его дом вернулась, спустя двадцать лет-то! А это, господин Темногорский, дочка её. Небось мамкины таланты унаследовала, а, "графиня"?!
— Для вас, господин Сосновский, ваше сиятельство, — я даже не сразу распознала свой голос — насколько хрипло он звучал. Душа разрывалась на части. Бедная моя маменька!.. Поневоле поверишь, что она, как кошка, несколько жизней разменяла!
Ксения унаследовала твои таланты?..
Я имел в виду другой талант!..
Что он хотел сказать?..