Уже возле дома подруги Тома спохватывается: нужно еще раз убедиться, что их версии совпадают.

– Давай еще раз проговорим, как все было.

Молодая женщина устало взмахивает рукой. Она чувствует себя истощенной морально, грязной – физически, и мечтает только о двух вещах – ванне и постели.

– Все обойдется! – возражает она с легким раздражением. – Мы же не в романе «Опасные связи»!

– Почему ты вдруг вспомнила «Опасные связи»? – интересуется Тома, удивленный такой ассоциацией.

– Я хочу сказать, что у нас не самый сложный сценарий. Не такой, как у Шодерло де Ланкло! – поясняет девушка, теряя терпение.

Тома какое-то время молчит, пытаясь связать между собой «Опасные связи» и «сложный сценарий».

– Шодерло де Лакло, – наконец проговаривает он медленно.

– Что?

– Де Лакло. А ты сказала – Ланкло.

Теперь уже Софи с полминуты смотрит на него и, пропустив замечание мимо ушей, повторяет свою версию истории: они вместе поехали к ее престарелой тетушке, и Тома, как опытный бухгалтер и безупречный джентльмен, разрешил все ее противоречия с налоговой. На обратном пути в контору Тома получил сообщение от жены с просьбой сделать кое-какие покупки, и они заехали в мини-маркет недалеко от квартиры пожилой тетушки. Как события развивались дальше, нет нужды повторять: каждый момент этого ужасного дня навсегда останется у них в памяти.

Незадолго до расставания бухгалтер и рецепционистка позволяют тишине витать между ними. Оба стараются навести порядок в мыслях.

– Увидимся в понедельник утром в агентстве? – спрашивает Софи вместо прощания.

– Да… Да, конечно! – смущенно отвечает Тома.

Она кивает, а он отводит глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом. Сам того не желая, он вспоминает, что по-настоящему хотел ее убить – своими руками, своими грязными мыслями. Он гонит картинку из головы, пытается сосредоточиться на чем-то другом, хочет, чтобы она исчезла… Но девушка не спешит выходить из машины, и он сдерживает нетерпеливый жест, проклинает себя за эту нелепую спешку.

– Ладно… Пока! – говорит она и наклоняется, чтобы чмокнуть его в щеку.

– Пока! – отвечает он чуть громче, чем нужно, и слишком поспешно.

Щеки мужчины и женщины едва соприкасаются, хотя еще недавно они были так близки – в любви и в ненависти, в блаженстве и в жестокости.

Наконец Софи выходит из машины, и Тома смотрит ей вслед, отчетливо осознавая, что не сможет видеться с ней каждый день и не испытывать мучительного стыда за то, что был в шаге от того, чтобы ее убить. Лицо, голос, запах – все в ней будет напоминать об этом дне, о беспощадном сражении, развернутом ангелом и демоном в его сердце. Изменив жене – теперь он совершенно в этом уверен! – он провалился в темный мир; ощутил кипение страсти, укус раскаяния, ожог сожаления. И в этот миг, глядя на удаляющуюся фигурку девушки, которая вот-вот исчезнет в подъезде, оказавшись наедине с собой впервые после хаоса, перевернувшего его жизнь, Тома сомневается, что Господь сделал ему подарок, оставив в живых.

Глядя на Софи, он чувствует – он совершенно в этом уверен! – что она уносит с собой последние осколки его прежней личности. Осколки того Тома, которым он был еще сегодня утром.

Того, кем он уже не является.

Он понятия не имеет, как истолковать смятение, царящее в мыслях, но в чем он уверен, так это в том, что отныне молодая и хорошенькая рецепционистка – единственное существо в целой Вселенной, которое в будущем сможет его понять.

А еще она – единственный человек в мире, которого он предпочел бы никогда больше не видеть.

По правде говоря, все, что наполняло жизнь смыслом, все, что заставляло его каждое утро вставать с новыми силами и желаниями, уходить на фронт будней, сражаться, трансформируя время в любовь, в удовольствие или даже в деньги, – все это теперь рассыпалось в пыль. От принципов, убеждений ничего не осталось. Так, нагромождение сомнений и угрызений совести – терзающих, обжигающих; злобный конгломерат вопросов и опасений, которые, как отвратительные насекомые, ползают по нему и от которых хочется избавиться; его сознание вопит – протяжный немой крик; совесть пытается их раздавить, но их слишком много, и как только одну убьешь, возникают еще десять и сосут из него кровь; это пожирает мозг, раскалывает череп, рвет кишки…

Прежде чем войти в подъезд, Софи оглядывается и, не зная, какие страшные муки ее отсутствие (хотя и присутствие тоже) порождает в Тома, машет ему рукой, но ответа не получает.

И вот ее уже нет…

Тома сидит без движения еще несколько долгих минут, собирая, как одержимый, остатки сил, чтобы завести двигатель и ехать домой. Он знает, что это – последнее испытание на сегодня, но силы нужно откуда-то взять… Дома можно будет рухнуть, спрятать свое уродство от мира, укрыться за любовью близких и утонуть в пыли раскаяния.

До своего квартала он добирается за час, а мог бы – за двадцать минут. Подъезжая к дому, смотрит на окна четвертого этажа, где за тюлевыми занавесками его ждут самые дорогие на свете существа, и впервые за день чувствует, как к сердцу приливает теплая волна.

Глушит двигатель. Машинально засовывает руку во внутренний карман пиджака, чтобы взять бумажник, и вспоминает, что лишился всех личных вещей: бумажника, кредиток, паспорта. Открывает дверцу и с трудом выбирается из автомобиля.

Пошатываясь, добредает до входной двери, набирает четыре цифры числового кода и толкает створку.

Как в пропасть, падает в лифт.

Полсекунды уходит на то, чтобы вспомнить номер своего этажа.

Нажимает на украшенную завитушками цифру «четыре».

Прислоняется спиной к стенке кабины, которая наконец идет вверх.

Когда дверцы лифта расходятся на указанном этаже, у Тома такое чувство, что последние движения, которые нужно совершить, чтобы попасть в свою берлогу, отнимут у него всю энергию, до последнего вздоха. Кажется, что из него выкачали всю жидкость, и если бы он не был так близко к цели, то рухнул бы тут же, на пол кабины. Он выходит из лифта, делает несколько шагов к своей квартире…

И видит возле двери чемодан.

Бухгалтер хмурит брови. Кто мог забыть чемодан возле их квартиры? Он подносит руку ко лбу. Он узнаёт эту вещь. Но как такое может быть?

Пытается вставить ключ в замочную скважину, но та категорически отказывается его принять. Движения становятся нервными, нетерпеливыми, неловкими. Он делает еще одну попытку – и с тем же результатом. С обратной стороны в замке торчит ключ жены…

Болезненный выброс адреналина придает ему сил, и он начинает стучать в дверь и звать жену.

Никакого ответа.

Тома ничего не понимает или, наоборот, понимает слишком хорошо, но разницы сейчас никакой. Дрожа всем телом, он колотит кулаком по двери, не обращая внимания на боль в порезанных запястьях, колотит все громче, зовет, вопит, выкрикивает имя жены, становится как сумасшедший, начинает бросаться на дверь, он уже готов ее вышибить…