Эти чудачества не вредили его авторитету, а, наоборот, еще более работали на имидж рубахи-парня. Он заметно выделялся из многочисленной армии санкт-петербургских бандитов.

В начале своего пути, стремясь попасть в бандитскую элиту, Стреляный опирался главным образом на бывших спортсменов, которые с удовольствием реализовывали нерастраченные силы во всевозможных стычках с другими группировками, и, будучи мастером спорта по боксу, он часто сам принимал участие в потасовках и «стрелках». И даже, став полновластным хозяином целого района, поддерживал форму – иногда лично наказывал взбунтовавшегося бойца.

Стреляного боялись. На то были веские причины – поговаривали, будто неподчинившихся он вешал в лесу за ноги, и если те не ломались сразу, то оставлял их на ночь. Некоторым не удавалось дожить до утра. И поскольку в лесу действительно время от времени находили повешенные за ноги трупы, то мало кто из окружения Стреляного сомневался в истинности подобных слухов и в том, что его угрозы могут всегда иметь реальные последствия. Желающих спорить или противоречить ему становилось все меньше.

В Санкт-Петербурге Стреляный появился неожиданно, он как бы возник из ниоткуда. Все началось с того, что близ Гостиного Двора в многолюдной толпе был тихо зарезан прежний хозяин Невского Женька Лещ. Стало ясно, что скоро появится новый лидер. Стреляный заявил о себе стремительно, показав, что имеет не только жесткий характер, но и неимоверно развитое честолюбие – именно эти черты скоро выдвинули его на первые роли. После того как он вместе со своей бесстрашной, отпетой шпаной буквально за неделю провел со всеми питерскими бандитами одну за другой «стрелки», из которых три закончились жуткой стрельбой и десятками трупов и раненых, спорить за лидерство на Невском с ним больше никто не смел.

И уже с трудом верилось, что всего лишь полгода назад, в сопровождении десятка таких же головорезов, как и он сам, Стреляный впервые приехал из далекой Казани и был поначалу незаметным, как тихий ночной дождичек. Но так он себя вел всего лишь несколько месяцев. Пока не освоился и не оборзел. А дальше его пацаны взялись за дело, и пошло-поехало.

Теперь группировка Сергея Тарасова была одной из самых мощных. Люди подбирались под стать своему боссу: бесшабашные, задиристые, лихие и без тормозов. Они любили веселье и пьяный кураж. Часто безо всякой особой причины могли до полусмерти забить подвернувшегося под руку лоха, не стеснялись делать это прямо на глазах милиции. В часы досуга гулянки в ресторане, как правило, заканчивались сокрушительным мордобоем, а порой и резней: не любили «братки» Стреляного отдыхать в присутствии не нравившихся им пацанов. А не нравились им многие. За приличные деньги они выполняли безоговорочно любые самые деликатные поручения Стреляного, и тогда вечерние газеты и телевидение извещали о том, что в бандитских разборках застрелен или зарезан в собственном подъезде еще один представитель преступного мира.

Гвардию Сергея Тарасова питерцы прозвали «казанскими сиротками», хотя каждому в городе было известно, что группировка «сироток» считалась самой дерзкой.

Стреляный обладал противоречивым характером, и его действия, казалось, не поддавались обычной человеческой логике. Он мог быть галантным кавалером и изысканным дамским угодником, но в то же самое время мог отдать братве девку только за то, что она не пылала страстью в минуты близости. Во время веселого застолья, любезно улыбнувшись, он мог разбить тарелку с горячими щами о голову собеседника только за то, что ему не понравился взгляд. Стреляный во многом оставался непредсказуем. Он был настоящей стихией или бедствием. С его появлением можно было ожидать только разрушения, и, чтобы умилостивить столь неординарную личность, должники мгновенно отыскивали деньги, а взбунтовавшиеся утихали.

Единственное, в чем он не изменял себе, так это в преданности узкому воровскому клану. Братство было для него таким же святым понятием, как клятва на Коране для мусульманина или крестоцелование для христианина. Он безжалостно мстил за каждую ссадину своего гвардейца, и всякий синяк на теле его бойца воспринимался им так же болезненно, как если бы был запечатлен на его собственной физиономии. Но взамен он требовал неукоснительной дисциплины и мог сурово наказать за медлительность самого авторитетного бойца. Стреляного боялись чужие, боготворили свои.

Зная непредсказуемость Стреляного, в Санкт-Петербург сначала был отправлен Ангел. Его воровской авторитет внушал уважение даже бандитам, и уже в день приезда известного законника враждующие группировки подписали между собой мировую, пообещав не стрелять друг в друга хотя бы до тех пор, пока не будет урегулирован вопрос о разделе города. Это был успех.

Хотя законные были готовы и к худшему сценарию – они не удивились бы, если бы известного вора распяли где-нибудь в глухом лесу, как поступали с неугодными древние язычники.

Ангел добился своего – Стреляный в присутствии своих бойцов дал слово опекать смотрящего России самым достойным образом и головой отвечать за его безопасность. А свое слово Стреляный держать умел.

И группа бандитов, спрятав автоматы под одеждой, держась незаметно в отдалении, везде неизменно их сопровождала.

Стреляному не нужно было доказывать прибывшим ворам, что он является полноправным хозяином города. До последнего времени он лихо ставил на место неуправляемых главарей соперничающих с ним группировок – некоторых просто отстреливал, после чего банды, состоявшие в основном из оголтелых юнцов, мгновенно рассыпались, словно орехи из опрокинутой корзины. Некоторых из них он включал в свое воинство, другие, поумнев, уходили в легальный бизнес или съезжали из города совсем.

Сергею Тарасову в его положении не хватало лишь признания среди законных, которые всегда относились настороженно ко всем проявлениям неуправляемого бандитизма.

Уже пошел четвертый день пребывания Варяга в Санкт-Петербурге, но за стол переговоров со Стреляным садиться он не спешил. Законные как бы проводили тест на многотерпение Стреляного – они недоуменно улыбались, когда кто-либо из приближенных питерского главаря выражал недовольство оттяжкой переговоров за «круглым столом». Со стороны эта история выглядела так, будто Варяг со товарищи приехал в Санкт-Петербург совсем по другим делам. Каждый день американский бизнесмен Игнатов Вячеслав Геннадьевич встречался с разными питерскими бизнесменами, банкирами, чиновниками. Пару раз побывал в Смольном и лично встретился с руководителями города по взаимно интересующим стороны вопросам. Вечерами он вел светский образ жизни: посетил Мариинский театр, был приглашен на фуршет по случаю юбилея знаменитого артиста, ужинал в ресторане «Астория» с двумя академиками, постоянно куда-то звонил, вел какие-то записи, раздавал поручения через двух сопровождающих его секретарей, которые прибыли вслед за ним из Сан-Франциско и жили в соседней гостинице. Вообще, в поведении Варяга не было даже намека на то, что его хоть как-то интересует сам Стреляный.

Ангел с Трубачом также мотались по Питеру, занимаясь своими проблемами. А один день целиком провели в Зимнем дворце, осматривая достопримечательности.