– В смысле, чтобы заставить тебя реально вступить с ней в переписку?

– Ну да… заманить меня на свидание или инициировать какой-нибудь обмен записками, чтобы после ее смерти это выглядело как улики.

– Ван, сходи узнай, можно ли посмотреть фотографии тела, – распорядился Уордл.

Сержант Эквензи вышла походкой модели. У Робин от паники подвело живот. Уордл как почувствовал:

– Думаю, вы не обязаны смотреть, если Страйк…

– Нет, она обязана, – перебил Страйк.

Уордл был неприятно поражен, а Робин заподозрила, что Страйк хочет лишний раз напомнить, чтобы она не совала носа на улицу в темное время суток.

– Да, – сказала она вслух с похвальным внешним самообладанием. – Я тоже так считаю.

– Они… довольно неприглядны, – предупредил Уордл с несвойственным для него преуменьшением.

– Посылку с ногой прислали на имя Робин, – напомнил ему Страйк. – Вполне возможно, что та женщина встречалась когда-то не только мне, но и ей. Она – мой партнер. Мы с ней выполняем общую работу.

Робин покосилась на Страйка. Никогда еще он не говорил о ней «партнер», по крайней мере в ее присутствии. Но сейчас он даже не посмотрел в ее сторону, и Робин переключила внимание на Уордла. Невзирая на все дурные предчувствия, она уже знала, что, поставленная на одну профессиональную ступень со Страйком, воспримет увиденное так, чтобы не уронить в чужих глазах ни себя, ни его. Когда сержант Эквензи вернулась с пачкой фотоснимков, Робин с трудом сглотнула и распрямилась. Страйк просмотрел верхние фото. Реакция его не обещала ничего утешительного:

– Мама дорогая…

– Голова – еще куда ни шло, – невозмутимо прокомментировал Уордл, – потому что он запихнул ее в морозильник.

Как первой реакцией на горячее бывает отдернуть руку, так у Робин возникло сильное желание отвернуться, закрыть глаза, перевернуть снимки изображением вниз. Вместо этого она приняла фото из рук Страйка и стала разглядывать, хотя желудок плавился.

В камеру слепо смотрела поставленная на обрубок шеи голова; цвет заиндевелых глаз был неразличим. Рот ввалился. Каштановые волосы задубели и подернулись льдом. Щеки оставались округлыми, пухлыми, на лбу и подбородке – угревая сыпь. На двадцать четыре года это зрелище не тянуло.

– Узнаете?

Голос Уордла прозвучал где-то пугающе близко. У Робин было такое ощущение, будто она уплыла от этой головы куда-то вдаль.

– Нет, – ответила Робин.

Опустив этот снимок, она взялась за следующий. Левая голень и два предплечья, хранившиеся просто в холодильнике, уже начали портиться. Морально подготовившись к осмотру головы, Робин даже не подумала обо всем остальном и устыдилась, когда у нее вырвалось какое-то жалобное блеяние.

– Да, тяжело, – подала тихий голос сержант Эквензи.

Робин с благодарностью посмотрела ей в глаза.

– На левом запястье – наколка, – указал Уордл, передавая им третье фото, запечатлевшее руку до локтя, уложенную на стол.

С трудом преодолевая дурноту, Робин пригляделась и различила черные значки «1Д».

– Туловище смотреть не обязательно. – Уордл перетасовал снимки и отдал их сержанту Эквензи.

– Где оно лежало? – спросил Страйк.

– В ванне, – ответил Уордл. – Там он ее и убил. В ванной комнате у него была оборудована своего рода разделочная доска. – Он поежился. – От жертвы была отсечена не только нога.

Робин только порадовалась, что Страйк не стал уточнять. Она бы не выдержала подробностей.

– Кто ее нашел? – продолжал Страйк.

– Квартирная хозяйка, – ответил Уордл. – Женщина немолодая, вырубилась тут же. Кажется, ее инфаркт хватил. В Хаммерсмитскую больницу отвезли.

– А что ее сюда привело?

– Запашок. Соседи снизу позвонили. Вот она и решила заглянуть сюда с утра пораньше, до магазинов, чтобы застать эту Оксану дома. На звонок никто не ответил, и она отперла дверь своим ключом.

– Неужели соседи снизу ничего не слышали… ни криков… ни… шума?

– Дом переоборудован в расчете на студентов. Проку от них – как от козла молока, – бросил Уордл. – Музыка орет, дружки шляются в любое время дня и ночи. Когда мы спросили, не было ли слышно чего наверху, они вылупились, как бараны. У девчонки, которая позвонила хозяйке, случилась форменная истерика. Все твердила, что должна была позвонить сразу, как почуяла запах, и теперь не сможет себя простить.

– Да уж, тогда все было бы иначе, – подхватил Страйк. – Вы бы присобачили голову на место – и девушка стала бы как новенькая.

Уордл захохотал. Даже сержант Эквензи улыбнулась. А Робин резко встала. Вчерашнее вино и утренний круассан пошли не впрок. Жалобно извинившись, она выскользнула за дверь.

I don’t give up but I ain’t a stalker,

I guess I’m just an easy talker.

Blue Öyster Cult. «I Just Like To Be Bad»[43]

– Спасибо, теперь я представляю, что такое черный юмор, – сказала Робин час спустя; ей было и досадно, и смешно. – Мы можем двигаться дальше?

Страйк уже раскаивался, что в кабинете для совещаний стал отпускать свои шуточки: после этого Робин минут двадцать провела в туалетной комнате и вернулась бледная как полотно, в легкой испарине и с мятным запахом изо рта, однозначно указывавшим, что она повторно чистила зубы. По предложению Страйка они не стали брать такси, а прошлись по свежему воздуху вдоль Бродвея до ближайшего паба «Фезерс», где заказали чай. Сам Страйк предпочел бы пиво, но Робин наверняка сочтет такой заказ неслыханной черствостью, потому как еще не свыклась с мыслью, что выпивка и кровь идут рука об руку.

В «Фезерс» было тихо – среда, половина двенадцатого. Они заняли столик в конце просторного зала, подальше от пары полицейских в штатском, которые сидели у единственного окна и вели приглушенный разговор.

– Когда ты выходила, я рассказал Уордлу про нашего друга в вязаной шапке, – начал Страйк. – Он обещал поставить на Денмарк-стрит своего топтуна – пусть несколько дней покараулит.

– Как по-твоему, журналисты опять нагрянут? – спросила Робин, которая еще не рассматривала эту перспективу.

– Надеюсь, нет. Уордл не собирается обнародовать фальшивые письма, чтобы не потакать этому уроду. Тот, по его мнению, из кожи вон лезет, чтобы меня подставить.

– А сам ты разве так не считаешь?

– Нет, – сказал Страйк. – Он не настолько примитивен. Там планы более изощренные.

Страйк умолк; Робин с пониманием отнеслась к ходу его мыслей и не мешала.